Ричард Морган - Видоизмененный углерод

Эта характеристика мелькнула у меня в сознании, словно та девушка в толпе. Нахмурившись, я ухватился за неё и присмотрелся повнимательнее.

На Харлане уличная жизнь обладает каким-то обнаженным изяществом: бережная экономия движений и жестов кажется непривычному взгляду своеобразной хореографией. Я вырос на Харлане, поэтому вспоминал об этой особенности толпы только на других мирах.

На Земле я не видел ничего подобного. Бурлящая человеческая активность за окнами лимузина чем-то напоминала пенистую струю, возникающую между двумя близко идущими лодками. Прохожие проталкивались и протискивались вперед, резко замирали на месте и пятились назад, обходя скопления людей, замеченные слишком поздно, когда уже не оставалось времени для маневра. То и дело внутреннее напряжение вырывалось наружу, взлетали вверх подбородки, распрямлялись мускулистые тела. Два или три раза я видел признаки зарождающейся потасовки, правда, мгновенно смываемые непрерывно клокочущим людским потоком. Казалось, на улицы щедро брызнули феромональным [1] раздражающим средством.

— Кертис, — сказал я, бросив взгляд на бесстрастный профиль водителя. — Вы не могли бы на минуту отключить блокировку коммуникаций?

Посмотрев на меня, он едва заметно скривил губы.

— Разумеется.

Откинувшись назад, я снова сосредоточил взгляд на том, что происходило на улицах.

— Я не турист, Кертис. Наблюдая, я зарабатываю себе на жизнь.

Каталоги уличных торговцев обрушились потоком бредовых галлюцинаций, слегка искаженных отсутствием прямой связи. Они быстро наползали друг на друга по мере того, как мы скользили вперед, но все равно оставались невыносимо настойчивыми и, по меркам Харлана, слишком громкими. Самыми навязчивыми были предложения плотских утех: меняющаяся череда половых актов во всевозможных позах, цифровая корректировка изображений, добавляющая воздушного блеска грудям и мускулатуре. Имена шлюх нашептывались томным голосовым сопровождением вместе с краткими характеристиками: «застенчивая девочка», «властная садистка», «необъезженный жеребец» и другими из совершенно чуждого культурного пласта. В эти сообщения вплетались более скромные списки химических препаратов и заманчивые обещания торговцев наркотиками и имплантатами. Среди них я уловил пару религиозных обращений — воплощенные образы духовного спокойствия на фоне гор, — но они напоминали тонущих в океане товаров.

Постепенно голоса стали обретать смысл.

— Что значит «из Домов»? — спросил я Кертиса, в третий раз выудив эту фразу из обращений.

Кертис презрительно усмехнулся.

— Своеобразный знак качества. «Дома» — это карусель, высококлассные дорогие публичные дома, разбросанные по побережью. Если девушка «из Домов», она обучена делать то, о чем большинство людей не смеет даже мечтать. — Он кивнул на улицу. — Не покупайтесь на красивые заверения; из этих шлюх никто никогда не работал в «Домах».

— А «труп»?

Кертис пожал плечами.

— Уличный жаргон. Бетатанатин. Подростки применяют его для того, чтобы испытать ощущение смерти. Это гораздо дешевле, чем самоубийство.

— Надо полагать.

— А у вас на Харлане бетатанатина нет?

— Нет.

В Корпусе чрезвычайных посланников я пару раз применял этот препарат, но только за пределами планеты. На Харлане бетатанатин запрещен.

— Зато у нас есть самоубийства, — добавил я. — Вас не затруднит снова включить блокировку?

Нежное прикосновение образов резко оборвалось, и у меня в голове на мгновение воцарилась полная пустота, словно в необставленной комнате. Я подождал, когда это ощущение пройдет.

— Это улица Миссий, — сказал Кертис. — Дальше на протяжении двух кварталов одни отели. Хотите, чтобы я высадил вас здесь?

— Можете что-нибудь порекомендовать?

— Все зависит от того, что вы хотите.

Я ответил его же фирменным пожатием плечами.

— Что-нибудь светлое. Просторное. С обслуживанием в номере.

Он задумчиво прищурился.

— Если хотите, попробуйте «Хендрикс». Там есть башня-пристройка, и шлюхи у них чистые.

Лимузин чуть ускорился, и мы молча проехали два квартала. Я решил не объяснять, что имел в виду обслуживание другого рода. Пусть Кертис думает что хочет.

Вдруг у меня перед глазами непрошено появился застывший образ Мириам Банкрофт с бусинками пота, блестящими в ложбинке на груди.

Лимузин плавно остановился перед ярко освещенным фасадом здания в незнакомом стиле. Выйдя из машины, я уставился на огромное голографическое изображение чёрнокожего музыканта, с лицом, искаженным в экстазе от музыки, которую он извлекал из гитары, держа её как левша. Изображение было не совсем естественным: судя по всему, его получили из двумерных фотографий, что говорило о возрасте. Надеясь, что следствием этого будет не только дряхлость отеля, но и традиции качественного обслуживания, я поблагодарил Кертиса и, захлопнув за собой дверь, проводил взглядом удаляющийся лимузин. Он практически сразу взмыл вверх, и вскоре я потерял его задние габаритные огни в потоке воздушного транспорта. Я повернулся к дверям из зеркального стекла, и они, дернувшись, раздвинулись, впуская меня внутрь.

Если по вестибюлю можно о чем-то судить, то «Хендрикс» определенно удовлетворял моему второму требованию. Кертис мог бы поставить здесь в ряд три или даже четыре лимузина Банкрофта, и все равно осталось бы место для проезда робота-мойщика. Относительно первого требования у меня такой уверенности не было. Степы и потолок покрывал неровный узор осветительных плиток, чей срок службы несомненно подходил к концу. Их тусклому сиянию удавалось лишь сгрести полумрак в середину помещения. Самым сильным источником освещения был свет, проникающий с улицы.

В вестибюле не было ни одной живой души, но от стойки у противоположной стены исходило слабое голубое сияние. Пройдя мимо невысоких кресел и соскучившихся по полировке столов с металлическими крышками, я обнаружил экран встроенного в стойку монитора.

По экрану неслась снежная пороша отсутствия соединения. В нижнем углу мигала надпись на английском, испанском и японском:

ГОВОРИТЕ

Оглянувшись вокруг, я снова посмотрел на экран.

Никого.

Я кашлянул, прочищая горло.

Надпись погасла и сменилась на новую:

ВЫБЕРИТЕ ЯЗЫК

— Я хочу снять номер, — попробовал я по-японски, из чистого любопытства.

Экран ожил так неожиданно, что я непроизвольно отступил назад. Блуждающие разноцветные фрагменты быстро сложились в смуглое лицо азиатского типа, темнеющее над чёрной рубашкой и галстуком. Улыбнувшись, лицо преобразовалось в лицо европейской женщины, чуть состарилось, и в конце концов передо мной возникла светловолосая тридцатилетняя женщина в строгом деловом костюме. Выбрав идеальный облик для общения, отель одновременно пришел к выводу, что я все же не умею говорить по-японски.