Линкольн Чайлд - Из глубины
— Нет. Я хочу сказать: почему выбрали именно меня.
Начальник отдела научных исследований смотрел на него ничего не выражающим взглядом.
— Видите ли, сначала я не знал, что и думать. Я ведь не пульмонолог, не гематолог. Если бы рабочие страдали от кессонной болезни, то зачем приглашать меня? Но оказывается, что дело тут не только в этом.
— Вы так думаете?
— Я уверен. Получается, что в атмосфере станции нет ничего необычного или странного.
Ашер продолжал смотреть на него, но ничего не говорил. Крейн, глядя ему в лицо, спросил себя, не напрасно ли он затеял этот разговор. Но теперь, начав, надо выкладывать все.
— Я поместил одного из пациентов с ишемией в гипербарическую камеру, — продолжал он. — И знаете, что обнаружил?
Ашер по-прежнему не отвечал.
— Я обнаружил, что она ничуть не помогает. Но это еще не все. По датчикам камеры, атмосферное давление в норме — как внутри, так и снаружи. — Крейн выдержал паузу. — Значит, все эти разговоры о повышенном давлении, об особом составе воздуха — просто для отвода глаз?
Ашер стал разглядывать мячик.
— Да, — сказал он, помолчав. — И очень важно, чтобы вы ни с кем этой информацией не делились.
— Конечно. Но почему?
Ашер бросил мячик об пол, поймал и задумчиво стиснул в руке.
— Нам нужно было объяснить, почему никто не может сразу покинуть станцию.
— Значит, все эти разговоры об атмосфере, о долгом процессе акклиматизации и еще более долгой реабилитации — лишь отличная дезинформация?
Ашер еще раз кинул мячик об пол и зашвырнул в угол. Больше можно было не притворяться, что они играют.
— Все эти камеры, в которых мне пришлось сидеть, — имитация?
— Нет, они настоящие. Это рабочие декомпрессионные камеры. Просто все приспособления в них сейчас отключены. — Он бросил взгляд на Крейна. — Так вы говорили, что поняли, зачем вас пригласили.
Крейн сглотнул.
— Увидев показания гипербарической камеры, я сложил наконец два и два. Для того же, чем я занимался во время «Бури в пустыне»?
— Да, а кроме того, вы знаете, что случилось с подводной лодкой «Спектр».
Крейн с удивлением посмотрел на него.
— Вам и это известно?
— Нет. Информация по-прежнему засекречена. Но адмирал Спартан знает. Ваши навыки диагноста, опыт работы с… со странными медицинскими ситуациями в очень тяжелых обстоятельствах — вот ваши настоящие плюсы. И раз из соображений безопасности Спартан согласился пустить на станцию только одного человека, то вы стали самой лучшей кандидатурой.
— Вот, опять секретность! Я никак не могу понять одну вещь…
Ашер вопросительно на него посмотрел.
— К чему все эти тайны? Что такого в этой Атлантиде, что нужно принимать столь суровые меры? И кстати, почему государство решило вбухать сюда столько денег, предоставить такое дорогое оборудование? Неужели для археологических раскопок? — Крейн взмахнул рукой. — Послушайте, одно только содержание станции обходится налогоплательщикам не меньше чем в миллион долларов в день.
— На самом деле, — тихо вставил Ашер, — сумма гораздо больше.
— По моему опыту общения с бюрократами из Пентагона могу сказать: они не очень-то интересуются древними цивилизациями. А такие агентства, как Национальная служба океанографических исследований, ходят обычно с протянутой рукой, выклянчивая крохи у правительства, — вы и сами знаете все это лучше, чем я. Но здесь у вас самое современное, самое засекреченное оборудование для проведения каких-то невероятных работ. — Он помолчал. — Да, вот еще что: станция обеспечивается энергией от ядерного реактора? Я повидал немало атомоходов, чтобы догадаться. А на моем бейдже стоит радиоактивная метка.
Ашер улыбнулся, но ничего не ответил. Занятно, подумал Крейн, каким неразговорчивым стал человек в последнее время.
На миг на корте повисло напряженное, неуютное молчание. У Крейна имелась про запас еще одна бомба, самая большая, и он понял, что нет смысла беречь ее.
— В общем, я подумал обо всем этом, — заговорил он. — И единственный ответ, который приходит мне в голову: там, внизу, не Атлантида. А что-то другое. — Он посмотрел на Ашера. — Я прав?
Ашер глянул на него задумчиво. Потом кивнул — едва заметно.
— И что там? — не унимался Крейн.
— Простите, Питер. Не могу вам ответить.
— Нет? Почему?
— Потому что, если я вам скажу, боюсь, адмирал Спартан прикажет вас убить.
Услышав такое, Крейн начал было смеяться, но посмотрел на Ашера и осекся. Потому что руководитель научных работ, всегда готовый повеселиться, на этот раз даже не улыбался.
13
У самых дальних границ Шотландии — за Скаем, за Гебридами — лежит архипелаг Сент-Килда. Это самая крайняя точка Британских островов, состоящая из грубо окатанных коричневых валунов, едва заметных в пене прибоя; мрачное, суровое, раздираемое морем место.
На самой западной точке Хирты, главного острова, над солеными водами Атлантики вздымается тысячефутовый гранитный мыс. На его вершине высится длинный серый Гримуолд-Касл, старый, хаотично выстроенный монастырь, предназначенный противостоять и дурной погоде, и катапультам; его окружает звезда каменных куртин из местной породы. Обитель была возведена в тринадцатом веке одним из монашеских орденов, искавших убежища и от гонений, и от секуляризации, все шире распространяющейся по Европе. Прошло несколько десятилетий, и в поисках уединенного места для молитв и размышлений о духовном к ордену стали присоединяться, спасаясь от духа разложения англиканских обителей, другие братья: картезианцы, бенедиктинцы. Обогатившись за счет пожертвований послушников, библиотека Гримуолд-Касла стала одним из самых крупных монастырских книжных центров в Европе.
Вокруг монастыря начали селиться рыбаки, обслуживая те немногие мирские потребности, которые монахи не могли удовлетворить сами. Слава обители ширилась, и помимо новых братьев там привечали и случайных путников. В период расцвета Гримуолд-Касла дорога пилигримов вела из средневековой богадельни через огороженную поляну, покрытую травой, прямо к воротам с подъемной решеткой в стене куртины, вилась вниз по крутому склону в деревушку, а оттуда путь лежал дальше, на Гебриды.
Ныне гостеприимная дорога пилигримов исчезла, и только кое-где редкие пирамидки из камней возвышались над таким же каменистым пейзажем. Деревенька рядом с монастырем обезлюдела несколько веков назад. Остался лишь монастырь, и его мрачный, исхлестанный штормами фасад по-прежнему смотрит на запад, на холодные воды Атлантики.
* * *За длинным деревянным столом в главном зале библиотеки Гримуолд-Касла сидел посетитель. Руками в белых хлопчатобумажных перчатках он переворачивал пергаменовые страницы старинного фолианта, для лучшей сохранности разложенные на льняном полотне. В воздухе плавала пыль, свет был тускловат, и посетитель немного щурился, чтобы разобрать слова. У его локтя высилась стопка других книг — иллюстрированные рукописи, старопечатные фолианты, древние трактаты, переплетенные в тисненую кожу. Примерно каждый час появлялся монах, уносил прочитанное гостем, перебрасывался с ним словом-другим и удалялся. Посетитель же то и дело отвлекался, чтобы сделать беглые заметки в блокноте, но с течением времени эти перерывы стали все более и более редкими.
Наконец, когда было уже далеко за полдень, в библиотеку вошел другой монах, который принес новую стопку рукописей. Как и его собратья по ордену, он был одет в простую сутану, подпоясанную белым вервием. Он казался старше остальных и шествовал более размеренным шагом.
Монах прошагал по центральному проходу читального зала. Подойдя к столу посетителя — единственному занятому столу в зале, — он положил древние книги на белое полотно.
— Dominus vobiscum,[5] — сказал он с улыбкой.
Мужчина за столом встал.
— Et cum spiritu tuo.[6]
— Пожалуйста, сидите. Вот еще рукописи, которые вы просили.
— Вы очень любезны.
— Мы только рады. Нынче, увы, ученые навещают нас очень редко. Похоже, мирские блага теперь ценятся выше, чем просвещенный разум.
Мужчина улыбнулся.
— Или поиски истины.
— Что часто одно и то же. Хорошо сказано. — Монах достал из складок сутаны мягкую тряпицу и любовно протер старые книги. — Вас зовут Логан? Доктор Джереми Логан, профессор средневековой истории в Йеле?
Гость посмотрел на него.
— Да, я доктор Логан. Но сейчас в академическом отпуске.
— Сын мой, не бойтесь, я не шпионю за вами. Я — отец Бронвин, настоятель Гримуолд-Касла. — Вздохнув, монах сел у дальнего конца стола. — Во многих смыслах это тяжелая работа. Вы, наверное, думаете, что такой старый монастырь, как этот, не страдает от внутренней волокиты и мелких дрязг. Но, сказать по правде, дело обстоит наоборот. Мы находимся так далеко от центра, жизнь наша проста и скромна, а новые послушники появляются у наших ворот крайне редко. Сейчас здесь меньше половины от того числа насельников, что было еще пятьдесят лет назад. — Он опять вздохнул. — Но есть в моем положении и утешительные стороны. Например, я руковожу всеми библиотечными и библиографическими делами, поскольку, как вы знаете, собрание Гримуолд-Касла остается нашей единственной и самой главной ценностью — прости, Боже, мою страсть.
