Джек Вэнс - Дердейн: Аноме - Бравая вольница - Асутры.

Этцвейн с напряжением заставлял пальцы слушаться и повторял лейтмотивы в точном соответствии с указаниями учительницы. «Правильно! — наконец заявляла она. — Перейдем к следующему напеву: Хайана, предок кха, бредет по обнаженной отливом трясине, и ему докучают щебечущие насекомые...»

Разумеется, Этцвейн предпочитал компанию Кретцель капризным наставлениям Половица и, если бы это разрешалось, проводил бы все время, разучивая Великую Песнь. «Излишнее прилежание ни к чему, — упрекала его Кретцель. — Я помню все напевы и умею с грехом пополам пересвистываться с одноглазыми в Первом стиле. Это все, чему я могу тебя научить. Если ты проживешь сотню лет, может быть, начнешь играть во Втором стиле, но никогда тебе не сравняться с кха, потому что ты не кха. А у них есть еще Третий, Четвертый и Пятый стили, идиомы и переносные значения, сходящиеся и расходящиеся многоголосные сопоставления, контраккорды, синкопы, паузы, присвисты, степени хриплости, динамические акценты и переходные глиссандо. Жизнь коротка: зачем себя утруждать?»

Этцвейн решил, тем не менее, запомнить все, что мог — обучение языку кха было приятнее любого другого занятия и помогало коротать время. С каждым днем Половиц вызывал у Этцвейна все возрастающую неприязнь. Единственным спасением становилось общество старой переводчицы. Идея побега не привлекала его. По словам Половица, подтвержденным сведениями, полученными от Кретцель, в окружающих холмах и болотах нечего было есть, а всю дождевую воду впитывал мох. Лучший способ избежать преследований бригадира заключался в прилежном изучении Великой Песни... Где пропал Ифнесс? Этцвейн уже редко вспоминал о землянине. События былой жизни мутнели, стирались в памяти, теряли смысл. Каждое утро моросящий дождь Кхахеи и бесконечно повторяющаяся дрессировка все настойчивее утверждались в сознании. Действительность ограничивалась бараками на планете с беспросветно пасмурным небом. «Рано или поздно Ифнесс вернется, — повторял себе Этцвейн перед сном, — спасение придет...» Но каждый вечер слова эти все больше напоминали молитву — пустой набор звуков.

Как-то вечером старухе Кретцель надоело повторять напевы кха. Жалуясь на воспаление десен, она бросила свирель на полку: «Пусть меня пристрелят — какая разница? Воевать я уже не могу, годы не те. Меня тут кормят, потому что я помню Великую Песнь — а мне все равно! Никогда мои кости не лягут в землю Дердейна! Ты молод, ты еще надеешься. Надежды угаснут одна за другой и не останется ничего, кроме желания жить. Тогда ты поймешь, что существование само по себе — даже такое существование — лучше небытия... Нам многое пришлось перенести в жестокие, дикие времена. Я еще не состарилась, когда асутры принялись выводить меднокожих бойцов. Поначалу им никак не удавалось их размножать, получая потомство от женщин... А зачем им это нужно было, я не знаю».

«Зато я хорошо знаю, — отозвался Этцвейн. — Рогушкоев высадили на Дердейне. Они опустошили Шант и несколько обширных областей в Каразе. Не странно ли? Асутры уничтожали людей на Дердейне и в то же время захватывают их в плен, чтобы использовать как пушечное мясо!»

«Всего лишь очередной эксперимент, — многозначительно заметила Кретцель. — Краснокожие бойцы потерпели поражение, теперь захребетники испытывают новое оружие». Старуха оглянулась: «Хватай свирель, играй напевы! Половиц кружит, как ахульф — вынюхивает, кто чем занимается. Остерегайся Половица — он любит убивать». Кретцель тоже взяла свирель: «А, мои бедные больные десны! Начнем девятнадцатый напев. Сах и Айану вьют веревку из волокон рахо и выкапывают коралловые орехи палками из черного дерева. Лейтмотивы черного дерева и жестких волокон играются грубо, с хриплым присвистом — это мы уже проходили. Не забывай прибавлять мизинцем прерывистое вибрато — иначе фраза превратится в описание «того места, откуда трясину уже почти не видно», из напева 9635».

Этцвейн играл на свирели, краем глаза следя за Половицем. Половиц задержался, проходя мимо, прислушался, с суровым подозрением глянул на Этцвейна и пошел своей дорогой.

Позже, во время гимнастических упражнений, Половиц внезапно разразился приступом гнева: «Подтянись! А теперь согнись, как положено! Ты что, разленился, ладонь к земле прижать не можешь? Не беспокойся, я все вижу! Твоя жизнь — на волоске, как куколка мотылька! Что встал столбом?»

«Жду дальнейших указаний, бригадир Половиц!»

«Знаю я твою ехидную породу! Всегда умеешь так ответить, чтобы звучало как дерзость, а придраться ни к чему нельзя было! Не утешайся сладкими мечтами, господин виртуоз! На свирели игрец нашелся! Ты у меня узнаешь, почем фунт лиха, помяни мое слово! Сто прыжков в высоту — давай, давай, быстрее, чтоб только пятки сверкали! Скажи спасибо старому Половицу, что заботится о твоем здоровье, маменькин сынок!»

Этцвейн спокойно и усердно прыгал в высоту, буквально выполняя приказ. Бледный от ненависти Половиц внимательно наблюдал, но больше не нашел к чему придраться. Не дождавшись конца упражнения, он резко повернулся и поспешил прочь. Слегка усмехнувшись, Этцвейн вернулся в каморку Кретцель, сыграл девятнадцать уже разученных напевов и с помощью проигрывателя запомнил мотивы двадцатого и двадцать первого. Без разъяснений старухи смысловое значение новых фраз он угадать не мог.

Этцвейн вел себя со всей возможной осторожностью, но Половиц не давал передышки. Терпение Этцвейна истощалось, он решил перейти в наступление. Каким-то таинственным образом Половиц почувствовал перемену настроения или догадался о происходящем в душе ненавистного музыканта. Вплотную придвинув костлявое морщинистое лицо к лицу Этцвейна, бригадир просипел: «Двенадцать человек пытались обвести меня вокруг пальца, и где они теперь? В отхожей яме! Молокосос! Тебе и не снились все проделки старого Половица! Одна ошибка, один-единственный проступок — и ты узнаешь, чего стоит благородная спесь на печальной планете Кхахеи!»

Этцвейну оставалось только притворяться. Он вежливо ответил: «Сожалею, если я чем-то вас оскорбил. Я стараюсь обращать на себя как можно меньше внимания. Вы же понимаете, что я здесь оказался не по своей воле».

«Лукавые отговорки! Вздумал за нос меня водить? — взревел Половиц. — С тобой все кончено, болтовня больше не поможет!» Бригадир ушел, а Этцвейн вернулся к занятиям на свирели.

Кретцель заметила явную рассеянность ученика и поинтересовалась ее причиной. Этцвейн объяснил, что бригадир собрался донести на него охранникам. Старуха пронзительно хихикнула: «Болван Половиц, зловредное ничтожество! Да он не стоит урчания в кишках ахульфа! На тебя Половиц не донесет — побоится соврать. Кха не дураки, все соображают! Давай-ка я тебе сыграю напев 2023 — про то, как колорезы задушили камневала, продавившего им сухомох. Пусть только Половиц осмелится на тебя палец поднять! Сыграй одиннадцатую фразу — он тут же спасует. Или нет, еще лучше! Скажи старому хрычу, что в последнее время он заметно отлынивает, и что ты поэтому разучиваешь напев Беспристрастной Инспекции. Давай, бери свирель! Забудь про Половица — повоняет да перестанет».