Вторая модель - Филип Киндред Дик
Часы зажужжали, вздрогнули, резная дверца в тот же миг распахнулась, и из-за дверцы плавно, проворно выскользнула кукушка. Остановившись, кукушка важно, с достоинством огляделась вокруг, окинула пристальным взглядом Дорис, комнату, мебель.
Да ведь кукушка в первый раз видит ее! Улыбаясь от радости, Дорис поднялась на ноги и застенчиво подошла к ней.
– Давай же, – сказала она. – Я жду.
Кукушка открыла клюв, зажужжала, зачирикала в быстром ритме и, чуть поразмыслив, скользнула назад, а дверца за ней с негромким стуком захлопнулась.
В восторге Дорис захлопала в ладоши, закружилась на месте. Кукушка оказалась замечательной, просто чудесной! А как оглядывалась, как изучала ее, как оценивающе рассматривала! Сомнений быть не могло: Дорис пришлась ей по сердцу, и сама, разумеется, полюбила кукушку всей душой, с первого взгляда. Кукушка за дверцей ходиков оправдала все ее ожидания, целиком.
Подойдя к часам, Дорис склонилась над крохотной дверцей, приникла губами к резному дереву.
– Слышишь меня? – смущенно, с запинкой прошептала она. – По-моему, ты самая чудесная кукушка на свете! Надеюсь, тебе здесь нравится?
Расправив плечи, высоко подняв голову, она отправилась вниз.
А вот у Ларри с часами отношения не заладились с первого дня. Дорис утверждала, будто все дело в том, что он их заводит неправильно, а часам не нравится, если пружина постоянно заведена от силы наполовину. Тогда Ларри предоставил ей самой заводить механизм: кукушка выглядывала наружу каждые четверть часа, безжалостно ослабляя пружину, и потому кому-нибудь постоянно приходилось следить за ней, заводить снова и снова.
Дорис старалась изо всех сил, однако частенько забывала завести часы вовремя, и тогда Ларри, с нарочитой усталостью отшвырнув газету, вставал, шел в столовую, снимал резной ящичек со стены над каминной полкой и заводил их сам, причем неизменно придерживал дверцу большим пальцем.
– Зачем ты прижимаешь пальцем дверцу? – как-то спросила Дорис.
– Так полагается.
Дорис подняла бровь.
– Да ну? А может, ты просто не хочешь, чтобы кукушка выглянула, пока часы у тебя в руках?
– А что, если и так?
– Может, ты ее боишься?
Ларри, расхохотавшись, повесил часы на стену, опасливо отпустил дверцу и незаметно для Дорис оглядел палец.
Подушечку пальца все еще украшал красноватый след. Шрамик. Чей же клюв мог оставить его?
* * *
Однажды, субботним утром, пока Ларри торчал в конторе, трудясь над какими-то исключительной важности бухгалтерскими ведомостями, в парадную дверь позвонил Боб Чамберс.
Дорис, как раз принимавшая душ, поспешно вытерлась, накинула халат и поспешила к парадному входу. Боб, широко улыбаясь, остановился в дверях.
– Привет, – сказал он, оглядываясь по сторонам.
– Все в порядке. Ларри в конторе. Работает.
– Вот и прекрасно, – обрадовался Боб, не сводя глаз с ее стройных ножек под подолом халата. – Ты нынче просто красавица.
– Но-но! – со смехом прикрикнула на него Дорис. – Может, я вовсе зря пустила тебя на порог?
Изумленные, оба с легким испугом взглянули один на другого.
– Если хочешь, – неуверенно сказал Боб, – я лучше…
– Нет, нет, бог с тобой, – возразила Дорис, ухватив его за рукав. – Только не стой на пороге, дай дверь закрыть. Сам знаешь, эта миссис Питерс из дома напротив…
Боб шагнул вперед, и Дорис захлопнула дверь.
– А я хочу тебе кое-что показать, – сообщила она. – Этого ты еще не видел.
– Антиквариат? – заинтересовался Боб. – Или что-то другое?
Подхватив гостя под руку, Дорис повела его в столовую.
– Тебе понравится, Бобби, – округлив глаза, прошептала она. – Надеюсь, понравится. Понравится обязательно, наверняка. Они… она… так много… так много для меня значит…
– Она? – Боб сдвинул брови. – Кто «она»?
Дорис расхохоталась.
– Да ты ревнуешь? Идем.
Остановившись перед камином, оба подняли взгляды к часам.
– Сейчас. Еще пара минут, и она выглянет. Вот подожди, увидишь ее сам! Я знаю: вы с ней прекрасно поладите.
– А Ларри о ней что думает?
– А вот с Ларри они друг друга не любят. Порой, когда он дома, она носа наружу не кажет, а Ларри жутко злится, если кукушка не закукует вовремя. Говорит…
– Что говорит?
Дорис опустила взгляд под ноги.
– Всякий раз говорит, что его ограбили, пусть даже часы достались ему по оптовой цене, – сказала она и вдруг снова заулыбалась. – Но я-то знаю: кукушка молчит, не выглядывает, потому что не любит Ларри. Вот когда я дома одна, она кукует мне каждые пятнадцать минут, хотя на самом деле должна куковать только раз в час. Нет, – окинув взглядом часы, продолжала она, – мне кукушка показывается, потому что хочет меня увидеть. Потому что мы с ней разговариваем: я ей рассказываю разное. Конечно, мне очень хотелось бы повесить часы наверху, в своей комнате, но это как-то… словом, так не годится.
На парадном крыльце загремели шаги. Боб с Дорис в испуге переглянулись.
Ларри, кряхтя, распахнул входную дверь, опустил на пол портфель, снял шляпу и только после заметил Боба. Глаза его сузились.
– Чамберс. Будь я проклят! Ты что здесь забыл? – процедил он, войдя в столовую.
Дорис, беспомощно запахнув ворот халата, подалась назад.
– Я, – начал Боб. – То есть мы…
Осекшись, он оглянулся на Дорис. Внезапно часы зажужжали, и выскочившая наружу кукушка закуковала, закуковала во весь голос.
Ларри шагнул к часам.
– А ну, заткнись! – рявкнул он, грозя птичке кулаком.
Кукушка, разом умолкнув, спряталась в домик. Дверца со стуком захлопнулась.
– Вот так-то лучше, – подытожил Ларри и перевел взгляд на Дорис с Бобом, безмолвно замерших рядом.
– Я просто зашел взглянуть на часы, – объяснил Боб. – Дорис сказала, они старинные, редкие и…
– Чушь! Я сам купил их. А ты убирайся отсюда, – оборвал его Ларри, шагнув к нему. – И ты тоже, – бросил он Дорис. – И часы эти чертовы с собой заберите.
Однако тут он сделал паузу и задумчиво почесал подбородок.
– Хотя нет. Часы не троньте. Они мои. Я их купил и оплатил из своего кармана.
За несколько недель, минувших после ухода Дорис, Ларри с кукушкой невзлюбили друг друга сильнее прежнего. Во-первых, кукушка почти не показывалась из-за дверцы – порой даже в двенадцать, в тот час, когда ей предстояло больше всего работы. А если вообще удосуживалась выглянуть, то подавала голос всего раз-другой, не разбирая, который там теперь час. Вдобавок в ее голосе неизменно звучали упрямые, несговорчивые нотки, так что, слыша резкие крики кукушки, Ларри всякий раз вздрагивал и даже немного злился.
Злился, однако часы заводил аккуратно: мертвая тишина в доме – ни звука чужих шагов,
