Александр Мирер - Обсидиановый нож

— Длина шага, друг Брахак?

Все точно — шаг есть шаг. Брахак вытянул пальцы, вытянул руку в локте и отчеркнул ногтем в том месте, где прививают оспу.

— Мужской лук, тетива — три локтя, или два шага с половиной, — сказала Дхарма.

Шестьсот пятьдесят миллиметров, прикинул Колька, и снова на листе перемножил. Тысяча сто километров, теперь нет и малейшего сомнения. Полуостров Индостан. Ай, лихо! Значит, оба были правы, и Бурмистров, и он. Действительно, Земля, и действительно, Индия, и в то же время не Земля и не Индия… Лихо, лихо… Устроить проверку? Дюжину Птиц нагрузить орехами и двинуться на этой эскадре смертников на северо — запад, через Памир в Среднюю Азию?

«Лучше на север Равновесия, в Дели. Прямо в аэропорт, — насмешливо прошелестел голос и добавил: — Николай Алексеевич…» Тогда Николай Алексеевич прищурил глаза и увидел заштрихованный квадратик, рядом с ним слово «Дели», подчеркнутое, потому что столица, и красненькие червячки железнодорожных линий, четыре? Нет, пять.

Он открыл глаза. Современная столица Индии находилась бы в северной части Равновесия, действительно… Питекантропов он найдет в Средней Азии, или еще кого похуже. Пожирателей крыс… или этих — гигантопитеков, именуемых «крии».

Он потянулся — конец, конец сомнениям! Изоморфное СП, одна из вариаций ее величества эволюции. Лихо!

Не чересчур ли вы веселитесь, Николай… х — м… Алексеевич?

А чего, сказал Колька. Привяза ты, зануда, карту наизусть помнишь. Хмыкаешь! Ты попал бы сюда, окочурился бы, полны штаны… Слова говоришь, «изоморфорное», а мне тут жить надо, с людьми, понял?

Отлично понимаю… Х — м, простите. Вы не любите по имени — отчеству. Но я опасаюсь, что наше совместное решение, гипотеза, так сказать… насчет «вариаций ее величества»…

Тясязять, передразнил Колька.

…Еще не конец сомнениям, понимаете? Вспомните, что весь дух современной науки, тясязять, запрещает вам по — ос — тулиронать изоморфное эс — пе, Николай… х — м.

Да чего привязался?! Ну, знаю, зна — аю, понял? ЗНАЮ, что влип, я не чутьем, я заранее знал, влипну, а жидки смоются, понял?

«Поскребите мерзавца — обнаружится антисемит». Помнишь? Ты мерзавец, Карпов…

Привязался. То веселюсь, то — мерзавец. Держаться — то мне, МНЕ… Пойми, интеллигент: чтоб держаться, злость необходима и веселье.

Последнее слово осталось за ним, он бы сдох, если бы последнее слово осталось за тем, за тясязять, и тут же слышались голоса на раджана: «Я отсеку». — «Дождемся Лахи». — «Я отсеку, опасно».

Тонкая прекрасная рука протянулась, повисла в зеленом воздухе, и нежно, двумя пальцами поцеловала его в губы. Он глотнул, его пробило ознобом, и вдруг кончилось — он выбежал из лечилища, кинулся в траву и заплакал.

Глава 2

Он слонялся. Ноги были вялые, не свои. Лист ниу с нарисованной схемой Индии и белым человечком стоял на лежанке в его доме. Он заходил в дом, бесцельно рассматривал рисунок, уходил. С ним здоровались приветливо, будто со своим. После того утра — с носорогом и Николаем Алексеевичем — он понял, что к нему, как к носорогу, прикреплены наставники. Рехнуться не дадут, имеют они такую власть. Открыли было его мозг, включили понимание, и отсекли, чтобы не рехнулся. Теперь он был покорный и пристыженный.

Все чувства были притуплены, кроме стыда. Копнули поглубже, и выскочил мерзавец.

Но, вместе с тем, безысходность кончилась. Покорность не требует перспективы: день прошел и слава богу. Исподволь он копил впечатления, бессознательно, как белка собирает орехи на зиму. Не торопился, не рвался, даже не скучал. Почему — то важнее всех проблем был вопрос Дхармы о Головастых, но и об этом Колька размышлял вяло и равнодушно. Слонялся, смотрел, запоминал. Не выходил за пределы лагеря, случай с носорогом заставил понять, что в лесу он так же беспомощен, как любой из здешних был бы беспомощен на улице Горького в часы пик.

Лагерь на раджана именовался Постом. «Шестой Пост от Раганги», по — русски его следовало называть пограничной заставой. Три десятка Охотников, Кузнец, Строитель домов, четверо Врачей. Сколько при них собак, гепардов и боевых обезьян — неизвестно. Животные прибегали, уходили в лес, непрерывно вились под ногами, исчезали куда — то метать детенышей, устраивали шумные пиршества, когда из — за Границы забредал олень. Они строго отличали животных Равновесия от приблудных. Лошади паслись в болотистом урочище, как в загоне. Забором служили черные, светлоногие буйволы — ленивые громадины с отвратительным характером, до рогов облепленные красной лёссовой грязью. А над мирком Шестого Поста в кронах деревьев летали обезьяны Угрюмые боевые — в зеленой перевязи, с бочкообразной грудью и руками — бревнами. Тонкие, вытянутые умницы, с лукавыми мордами — услужающие. Наглые длиннохвостые бездельницы, размером от крупной белки до пятилетнего ребенка — крикуны, пристающие к хищникам, как радиоактивные метки… А центром Поста была гония, поющее дерево. Три — четыре, а то и все восемь Охотников, по числу «ушей гонии», постоянно восседали вокруг синего ствола и пели на языке Памяти. Они передавали сведения о всех событиях: о смене муравьиных троп, о молодом поколении стрижей, учившихся летать над просеками, о том, что собаки ночью завывали и не хотели униматься, несмотря на строгие приказы. Лани, собака Джаванара, принесла в зубах толстую соню с недоразвитой левой задней лапой — это сообщение удивило Кольку своей нелепостью — толстая сопя! — и указано было в сообщении, что собака старшего Охотника выращена в питомнике Трех каменных столбов… Причем певец у гонии считался как бы вне общих правил — выходы на дежурство его не касались.

Хранителей гонии было двое. От темна до темна либо один, либо оба они, покрытые до ушей черными муравьями, возились у своего дерева. Поступки их были непонятны — они рассматривали муравьев или подкармливали их. Больше ничего. На окружающее не реагировали. Колька видел, как обезьяна уронила спелый плод ниу на спину Хранителю, и тот машинально, не отрываясь от своих шестиногих, очистил мякоть с лопатки. Потом Колька увидел, что и другие работают неистово.

Дхарма была занята весь день и добрую часть ночи. Вместе с гигантом Лахи, старшим Врачом, проверяли поочередно здоровье каждого Охотника и «кормили нардиков жидкостями». Врачи выкармливали нардиков из зародышей, привозимых на Птицах — через день прилетал особый гонец. Двое Врачей постоянно были на Границе с охотничьими отрядами, а сверх того, конечно — песни у гонии. Врачи пели так же дотошно, как Охотники — бесконечные подробности, описывающие тончайшие изменения нардиков, самочувствие пациентов, их настроение, работоспособность. Колька понимал не все и диву давался, глядя на эту ровную, пчелиную суету, неторопливую сосредоточенность… Большие, красивые, одинаковые люди, в одинаковых коричневых поясках. Только жуки разноцветные, знаки касты — а люди похожи до утомительности — рост, осанка, благообразность, мускулатура. Одинаковое поведение, одинаковые улыбки. Иерархия отношений была незаметна. Хотя Джаванара называли старшим Охотником, Брахака — старшим Управляющим Равновесием, и даже обращались к нему в третьем лице: «почтенный».