Театр теней (журнальные иллюстрации) - Клиффорд Саймак
— А мне все равно куда. Лишь бы девалась.
— Деляческий подход,— сказал он презрительно.
Узнав, что Льюис палец о палец не ударил, чтобы обеспечить сбыт, я взялся за дело сам.
Но передо мной встали те же препятствия, что и при попытке наладить сбор приборов, измеряющих эмоции.
Пылесос не был запатентован и не имел фабричной марки. На нем не было красивой таблички с именем фабриканта. И я ничего не мог сказать, когда меня спрашивали, как он работает.
Один оптовик согласился взять партию за такую мизерную цену, что я рассмеялся ему в лицо.
В тот вечер мы с Льюисом сидели за столом на кухне и пили пиво. Настроение у нас было не слишком лучезарное. Я предчувствовал тьму неприятностей со сбытом пылесосов. Льюис, по-видимому, все еще тревожился о том, куда девается пыль.
Он разобрал пылесос и узнал только одно: внутри действует какое-то слабое силовое поле… Слабое-то оно слабое, а все электрические цепи в лаборатории и все их чудесные измерительные приборы словно с ума посходили. Льюис сразу сообразил, к чему идет дело, и побыстрее захлопнул крышку пылесоса, так что все обошлось. Оказывается, кожух пылесоса экранировал силовое поле.
— Пыль, по-видимому, вышвыривается в другое измерение,— сказал Льюис; всем своим видом он напомнил мне гончую, потерявшую след енота.
— А может, и нет. Может, она возносится вверх в виде пыльного облака, вроде тех, что виднеются далеко в космосе.
Льюис покачал головой.
— Не хотите ли вы сказать,— продолжал я,— что Коммерсант такой дурак, что продал нам прибор, который швыряет ему пыль в лицо.
— Вы ничего не поняли. Коммерсант действует из другого измерения. Иначе и быть не может. Но если есть два измерения — его и наше,— то, возможно, есть и другие. Коммерсант, по-видимому, пользовался этими пылесосами сам — не для той цели, для которой собираемся использовать их мы, но, наверно, он тоже отделывается от чего-то ненужного. А следовательно, то, от чего он отделывается, выбрасывается не в его измерение, а в другое.
Мы выпили еще пива, и я стал ломать себе голову над этим делом с разными измерениями. И никак не мог сообразить, что к чему. Наверно, Льюис был прав, когда говорил, что у меня деловой подход. Разве можно поверить в другое измерение, если его нельзя увидеть, потрогать и даже представить себе? Я на такое не способен.
Поэтому я снова заговорил о сбыте пылесосов, и в тот же вечер мы порешили, что нам остается только торговать ими вразнос. Мы даже установили цену — двенадцать долларов пятьдесят центов. Зебры нам обходились по четыре цента каждая, своим коммивояжерам мы собирались платить десять процентов комиссионных, и от продажи каждого пылесоса нам оставалось 11 долларов 21 цент чистой прибыли.
Я поместил в газете объявление о найме коммивояжеров, и на следующий день явились несколько человек. Мы отправили их в пробный рейс.
Пылесосы расхватывали, как горячие пирожки, и мы поняли, что наше дело выгорело!
Я ушел с работы и занялся торговлей, а Льюис вернулся в лабораторию и принялся за гору того хлама, который мы получили от Коммерсанта.
Когда проводишь массовую распродажу, хлопот бывает полон рот. Надо распределять районы между коммивояжерами, получать разрешения в торговой инспекции, брать на поруки своих людей, если их сажают в кутузку за нарушение какого–нибудь постановления, принятого властями забытой богом деревеньки. Вы себе не представляете, сколько тут всяких беспокойств.
Но месяца через два дела пошли в гору. Мы наладили торговлю в своем штате и стали создавать отделения в других штатах. Я заказал дополнительно пятьдесят тысяч зебр и пообещал заказать еще. На моем письменном столе кипела работа. В конце концов я дошел до того, что нанял трех человек, которые работали посменно круглые сутки, и платил им большие деньги, чтоб держали язык за зубами. Восемь часов мы посылали зебр, затем восемь часов убирали со стола пылесосы, следующие восемь часов снова клали на стол зебр…
Если Коммерсанту и было тошно от того, что происходило, он этого не показывал. Его, видно, вполне устраивал такой обмен.
Соседи сперва сгорали от любопытства и нервничали, но потом привыкли. Если бы я мог переехать в какое-нибудь другое место, я бы так и сделал, потому что дом был теперь больше похож на учреждение и семейной жизни у нас, в сущности, не стало. Но поскольку нам не хотелось терять наш бизнес, мы вынуждены были сидеть на месте, так как контакт с Коммерсантом мог осуществляться только здесь.
Деньги текли к нам рекой, и все финансы я передал в ведение Элен и Мардж. Сборщики подоходного налога задали нам жару за то, что мы не указывали производственных расходов, но так как мы не собирались спорить и платили, что положено, они ничего не могли поделать.
Льюис в своей лаборатории вымотал себя так, что превратился в щепку, но не нашел ничего такого, что бы мы могли использовать.
И по-прежнему время от времени тревожился о том, куда же девается вся пыль. И наверно, впервые в жизни он оказался прав.
Однажды, года через два после того, как мы начали продавать пылесосы, я возвращался из банка, где улаживал всякие финансовые дела, которые Элен с Мардж запутали до невозможности. Только я свернул на дорожку, ведущую к дому, как из него вылетела Элен. Она была покрыта пылью, все лицо в грязных полосах, сроду не видал такой замарашки.
— Сделай что-нибудь, Джо! — закричала она.
— С чем?
— С пылью! Она валит в дом!
— Откуда?
— Отовсюду!
Тут я увидел, что Элен растворила все окна и из них столбом валит пыль. Я выскочил из машины и посмотрел, что делается на улице. Во всех домах квартала окна были открыты, и из них клубами валила пыль, всюду сновали злые, визжащие женщины.
— Где Билл? — спросил я.
— За домом.
Завернув за угол, я крикнул Билла, и он тут же примчался.
Из дома напротив пришла Мардж. Она рассвирепела от этой пыли еще почище Элен.
— Садитесь в машину,— сказал я.
— Куда мы поедем? — спросила Мардж.
— За Льюисом.
Наверно, по моему тону они поняли, что я шутить не намерен, и забились в машину. Я повел ее на полной скорости.
Дома, заводы, магазины, купившие у нас пылесосы, извергали столько пыли, что не видно было ни черта.
Чтобы добраться до кабинета Льюиса, мне
