Максим Казаков - Принцип "Земля"

Глеб снова остался один и какое-то время наблюдал за Эвелиной, как она неумело, но стараясь казаться профессиональной, наполняла стаканы. Пока в помещение не влетели несколько грифов.

«Облава? Или зачистка? — напрягся он. Но по сформированной уже привычке даже голову повернул не резко, посмотрев на них краем глаза. — Или просто смотрины? Сейчас такие повсюду случаются».

Потом он стал себя успокаивать, попивая свой бутофорский виски, как бы не обращая внимания на происходящее. Эвелина тем временем не подходила к Глебу и тоже изо всех сил старалась не смотреть на Глеба даже вскользь.

В участке Германа допрашивали. Из его карманов выпотрошили все, что при нем было. Он снова встретился с добрейшей администраторшей гостиницы и овальным швейцаром, который и здесь выглядел таким равнодушным к происходящему, как и на работе. С администраторшей они даже поспорили.

Герман утверждал, что не знает эту женщину. Она же клялась в обратном, рассказывая небылицы про сломанный ключ, который, однако, удалось предъявить. Также она рассказала, что в тот же день, когда этот господин жаловался на ключ, вечером другой настоящий постоялец того номера сообщил дежурной, это уже была не я, что в его номере кто-то рылся в вещах.

А вот версия охранника совпадала с версией Германа. Охранник не узнал его. При этом он утверждал, что у него отличная память на лица, поскольку он уже шесть с лишним лет работает швейцаром в этой гостинице, здоровается с каждым постояльцем. И даже более того, он утверждал, что помнит гостей, когда они приезжают в отель даже год спустя.

По номерам счетов, выписанных Германом на листке, полиция легко восстановила фамилии и адреса лиц, упомянутых там.

— Где и при каких обстоятельствах Вы познакомились с Лейлой Явершек, уроженкой города Блед Словенского округа, Ериасом Петранди, Сейидом Дарауи…? — напирал следователь. — Имена этих людей были в Вашем списке.

— Я не знаком с этими людьми.

— Откуда они в вашем списке?

— Это не мой список. Кто-то забыл его на столе в кафе, где вы меня нашли. Мне стало любопытно даже, что может объединять этих людей.

— И что же, по-вашему?

— Вероятнее всего, это список приглашенных.

— А для чего в списке приглашенных указаны счета некоторых их них?

— Вы меня об этом спрашиваете?

— Вас. Именно вас! — уверенно говорил следователь.

— Это не мой список. Откуда мне знать?

— И Ваше имя, кстати, тоже здесь есть?

— С чего вы взяли, что это мое имя? Это просто совпадение!

— Перепишите этот список на чистый лист, — предложил тогда следователь.

— Зачем?

— Мы разберемся, зачем нам это нужно. Просто перепишите, — настаивал следователь.

— А потом вы возьмете мой список и будете утверждать, что он мой? Нет, так не пойдет.

— Не Вам здесь решать, что пойдет, а что не пойдет, — повысил голос следователь. — Не хотите переписывать, пишите тогда, что угодно.

Герман написал несколько строк какого-то стихотворения, стараясь исказить свой почерк.

— Вы так всегда пишете? — спросил следователь, посмотрев на образец.

— Всегда, — ответил Герман.

— Хорошо, — закончил следователь. — Отведите его в камеру, пускай еще посидит там денек, пока мы тут разберемся с его писаниной, — приказал он охраннику.

«Ну, что ж, во всем есть свои плюсы и минусы, — рассуждал Герман. — Я потерял здесь уже много времени, но они сами сказали мне имена и фамилии моих…»

Он даже не знал, кто они ему, подельники, коллеги, соучастники. Но чего? Ведь общего смысла мероприятия никто из них не знал.

Скудность обстановки в камере, а так же ее открытость, не предоставляли возможности для чего-либо иного, как думать. Рассуждая о происходящем, Герман обратил внимание, что его личное отношение к заданию теперь диаметрально противоположно таковому в момент получения конвертов. Он попытался нащупать точки соприкосновения этих двух отношений, осознать момент перемены и, самое главное, причины.

Две мысли, фактически два сознания передрались в его голове, но осталось все же последнее, столь же целеустремленное, но более хитрое, более расчетливое, более жесткое. Он удивился тому, что на эти две точки зрения ему удается посмотреть как бы сверху, хотя и не полностью от них абстрагируясь. Где-то вдали нечетко ощущалось, что эти линии, как две команды, данные изнутри, понятные и не вызывающие неприятия. Герман так же краем сознания чувствовал, что его нынешняя жесткость странная, как будто не его, словно маска.

Его недолгие размышления прервал охранник, который в очередной раз прошел по коридору мимо камер и прогремел палкой по решеткам. Герман в этот раз негромко ругнулся. Охранник это услышал, но не разозлился. Только довольно ухмыльнулся. Ему было достаточно того, что он зацепил хотя бы одного из задержанных своим поведением. Герман заметил реакцию охранника.

Когда психозы утихли, Герман снова завяз в каких-то своих сумбурных рассуждениях: «Следователь был очень уравновешен. Лишь однажды повысил голос. Дежурные в отделениях были такие же, спокойные, невозмутимые. Даже равнодушные. Но все-таки очень непосредственные, раскованные».

Слухи давно ходили, что в полиции работают они, особенно с тех пор, как появились грифы. Но…

Во время очередной выходки охранника Герман с видом, что он уже не выдерживает этих звуков, вскочил с места, подбежал к решетке и заорал:

— Гнида красноухая, ты еще долго будешь это делать?

Но охранник, довольно улыбаясь ехидными глазами, молча прошел мимо. Возвращаясь обратно, он словно ждал, что задержанный выдаст очередную порцию эмоций, и был готов испить ее. Однако, Герман решил лишить его этого удовольствия. Охранник удалился, явно не получив ожидаемого, а Герман знал, что в следующий раз ему будет уделено особое внимание.

Он угадал. Перерыв до следующего обхода оказался короче прежних. Охранник прошел мимо его камеры, но сразу же вернулся и нахально посмотрел на молчащего Германа.

— Тебе, наконец, понравилась моя музыка?

— Так себе, — пробурчал под нос Герман.

— Что ты там такое сказал?

Теперь бесился охранник. Его бы не выводило такое поведение задержанного, если бы в прошлый раз Герман не позволил себе агрессивную реакцию. Охранник со смаком молниеобразно прогремел по решетке Германа.

— Ну, как? — не унимался он.

— Как твое чертово имя? — просипел, не поднимая взгляда, Герман.

— Чё ты там сказал?

Охранник подошел вплотную к решетке.

— Имя твое как, спрашиваю? — самоуверенно и вызывающе смотрел в лицо охранника Герман.