Дэвид Брин - Берег бесконечности

Болезнь хунов здесь, на юге, не смогла распространиться. Но перед поступлением вакцины один корабль поставили на якорь – в карантин, потому что у одного матроса были симптомы болезни.

И через неделю умерла половина экипажа.

Несмотря на серьезность рассказа сестры, мне трудно было уделять ему все внимание. Понимаете, я собирался с мужеством. Каким-то образом нужно сообщить семье новость, которая ей не понравится.

Я заметил в толпе Двера и его сестру, они сидели у огня и удивляли друг друга рассказами о своих приключениях. Радость встречи явно отравляла тревога, знакомая нам всем,– беспокойство о далеких любимых, судьба которых неизвестна. У меня было ощущение, что эти двое, как и я, знают, что времени осталось совсем мало.

Поблизости я увидел и нура, спутника Двера, Грязнолапого, того самого, которого Джиллиан называла титлалом. Он сидел на потолочной балке и разговаривал с другими нурами. И выражение у него было не нормальное беззаботное, а тревожное. Теперь мы, Шесть Рас, знаем его тайну: титлалы – это раса, спрятанная внутри расы, еще одно племя сунеров, обладающих полным разумом и отдающих себе отчет в своих действиях. Может быть, некоторые жертвы прошлых проделок захотят отомстить этим маленьким бесенятам? Казалось, это самая меньшая из их тревог. Впрочем, я им не сочувствовал.

Добро пожаловать в реальный мир, подумал я.

В углу зала сидел Тиуг и выпускал облака испарений. Через каждые несколько Дуров синтезирующее кольцо треки выдавало еще один блестящий комок вещества, ценность которого Шесть Рас познали на собственном опыте. Например, прибавки, поддерживающие здоровье глейверов, и другие химические чудеса, которые пригодятся экипажу «Стремительного», если чудо позволит кораблю уйти. Если бы Тиуг закончил быстро, Уриэль могла надеяться сохранить своего алхимика. Но я готов был биться об заклад, что треки хочет улететь вместе с землянами.

Пир прервался, когда через кожаные ремешки дверной занавеси вошли два больших хуна со значками прокторов и ввели, крепко держа за руки, человека – мужчину, которого я раньше никогда не видел. Для своего вида он среднего роста, со смуглой кожей и несчастным выражением лица. На лбу у него был реук, а волосы зачесаны так, чтобы прикрыть страшный шрам на виске. Сразу за ним с печальным выражением шел маленький шимпанзе.

Я был недостаточно близко, чтобы расслышать подробности, но позже узнал, что это давно потерянный член экипажа «Стремительного», чье появление на Джиджо оставалось загадкой. Он был на горе Гуэнн, помогал кузнецам Уриэль в работе над каким-то секретным проектом, когда неожиданно попытался бежать, украв летающую машину.

Когда стражники подвели его, лицо Джиллиан вспыхнуло радостным узнаванием. Она улыбнулась, хотя он морщился, словно боялся встречи. Смуглый человек повернулся, чтобы скрыть свою рану, но Джиллиан настойчиво взяла его за руки. И выразила радость от встречи с ним, поцеловав его в щеку.

Может быть, позже я узнаю больше о его роли во всем случившемся. Но сейчас времени нет, и я должен закончить рассказ до того, как «Хикахи» направится назад, к кораблю с экипажем из дельфинов. Поэтому хочу закончить кульминацией этого полного событий вечера.

Вбежал вестник. Его горловой мешок гулко и тревожно ворчал.

– Идемте! Идемте, чтобы увидеть необычное!

Все заторопились наружу и увидели, что дождь временно прекратился. В облаках образовался просвет, достаточно широкий, чтобы бледное жидкое сияние Лусена осветило склон горы Гуэнн. Показались острые огоньки звезд, и среди них один красный циклопический глаз.

Несмотря на передышку, буря совсем не закончилась. Тучи сгущались, сверкали молнии. На западе небо покрылось сплошной чернотой, оттуда постоянно доносились раскаты грома. Через мидур буря по-настоящему обрушится на берег.

Все начали показывать. Гек подкатилась к моей правой ноге и жестикулировала всеми четырьмя глазными стебельками, направляя мой взгляд к вулкану.

Вначале я не мог понять, что вижу. Смутные призрачные фигуры подпрыгивали и приплясывали вверху. Они становились преимущественно видны, когда изогнутые силуэты закрывали звезды. Иногда их освещали молнии, и тогда становились видны шарообразные очертания, заостренные книзу. Они казались большими и очень далекими.

Я подумал, не звездные ли это корабли.

– Воздушные шары,– сказала наконец Гек. В голосе ее звучало благоговение.– Точно как в «Вокруг света за восемьдесят дней».

Забавно. Гек в этот момент казалась более взволнованной, чем когда была на борту «Стремительного», среди всех этих сверкающих консолей и гудящих механизмов, Я смотрел на флотилию хрупких воздушных шаров и гадал, что за добровольцы настолько смелы, чтобы пилотировать их в такую ночь, окруженные мощными электрическими разрядами, причем выше рыщет безжалостный враг. Мы смотрели, как десятки шаров вылетают из тайных пещер горы Гуэнн. Один за другим они ловили свежий западный ветер и плыли мимо горы, исчезая из виду.

Я был недалеко от Джиллиан Баскин и потому услышал, что она сказала кузнецу Уриэль:

– Хорошо. Вы выполнили свою часть договора. Теперь пора выполнить нашу.

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ

ВУББЕН

Раздавлен. Колеса оторваны или повреждены. Из корпуса, в который заключен мозг, вытекает смазка. Движущие шпульки разбиты и лежат на земле.

Вуббен лежит рядом со своим божеством, чувствуя, как уходит жизнь.

Кажется невероятным, что он все еще жив. Когда джофурский корвет жестоко ударил Святое Яйцо, Вуббен частично уже обошел его и находился за изогнутым боком, почти по другую сторону. Но узкий проход в Гнезде создавал сильную тягу, как в дымоходе, передавал жар и делал тщетными попытки убежать.

И теперь Вуббен лежит беспомощной грудой, сознавая два обстоятельства.

Выжившим г'кекам понадобится новый высокий мудрец.

И кое-что еще.

Яйцо еще живо.

Это его удивляет. Почему джофур не прикончил его? У него для этого хватило бы сил.

Может, джофуров что-то отвлекло.

Может, они еще вернутся.

Или их убедили уйти?

Ритм излучений Яйца казался приглушенным, но более четким и ясным, чем когда-либо. Вуббен подумал, не кажется ли это ему из-за приближения смерти. Или его разбитые шпульки, упавшие на камень, улавливают вибрации, которые неощутимы для нормальных чувств.

Хрустальная ясность призывает его, но Вуббена еще что-то непрочное привязывает к жизни. Теперь он понимает, что именно это всегда мешало мудрецам и мистикам полностью понимать священный овоид. Смертные, даже треки, вынуждены думать о продолжении, иначе нельзя правильно играть в игру существования. Но забота – это одновременно препятствие. Она влияет на чувства. Делает вас восприимчивым к шуму.