Роберт Хайнлайн - Кукловоды. Дорога доблести

— Можешь обмануться в ожиданиях. Я с тех пор много тренировался.

— Ладно, забудем. Мы добыли Яйцо, а это главное. А вот и бутылочка есть, это тоже важно. — Он снова наполнил стаканы. — Ну, так получил все, что хотел, босс?

— Черт тебя побери, Руфо! Да, я получил все, старый добрый негодяй! Ты меня возродил. Или снова обманул, кто знает, что вернее.

— Без обмана, Оскар, клянусь совместно пролитой нами кровью. Я сказал тебе всю правду, которую знаю сам, хотя говорить мне её было больно. Мне не хотелось — ты ведь мой друг. Наш поход пешедралом по каменистой Дороге Доблести будет всегда вспоминаться, как самые драгоценные дни моей жизни.

— Гм… Да… Мне — тоже… И вообще все, что было.

— Тогда почему ты хмуришься?

— Руфо, теперь я её хорошо понимаю и… уважаю беспредельно, даже люблю больше, чем раньше. Но я не могу быть ничьей игрушкой — даже её.

— Я рад, что это сказал ты сам, а не я. Да, она права. Она всегда права, будь она неладна. Ты должен уйти. Ради вас обоих. О, её это ранит не так сильно, а вот ты, если задержишься, станешь конченым человеком. А если будешь упорствовать, тебя уничтожат.

— Что ж, будет лучше, если я вернусь… и выкину свои туфли. Я чувствую себя уже почти хорошо, будто сказал хирургу — «Валяй, ампутируй!»

— Ни в коем случае!

— Это почему?

— А зачем? Не надо делать бесповоротных шагов. Если брак имеет шанс быть долгим — а твой имеет, то и каникулы должны быть долгими. И никаких поводков, сынок, никакой даты возвращения, никаких обещаний. Она знает, что странствующие рыцари ночи проводят в грешных делах. Она это знает и этого ожидает. Так было испокон веков — un droit de la vacation<Право на отдых, на отпуск (фр.)> — и это неизбежно. Просто об этом не пишут в детских книжках там, откуда ты явился. Поэтому поезжай, погляди, что новенького в твоей профессии появилось в мире, и ни о чём не заботься. Возвращайся года через четыре, или через сорок, или через сколько захочешь, и тебе будут рады. Герои всегда сидят за верхним столом, это их право. И они приходят и уходят, когда захотят, и это тоже их право. Ведь в несколько меньшем масштабе ты такой же, как она.

— Ничего себе комплимент!

— Я же сказал «в меньшем масштабе». Оскар, часть твоих неприятностей происходит из желания побывать дома. В твоей родной стране. Чтобы обрести перспективу и понять — кто ты такой. Это чувство свойственно всем путешественникам, мне самому время от времени приходится его переживать. Когда оно приходит, я поступаю так, как оно того требует.

— Я не испытывал ностальгии. А она, надо думать, есть.

— Возможно, Стар это уловила. Возможно, она и подтолкнула тебя. Лично я взял бы за правило отправлять на каникулы всех своих жен, как только их лица становятся мне слишком знакомыми, тем более, что им, вероятно, мое учитывая, как я выгляжу, — надоедает ещё больше. А почему бы и нет, парень? Отправляйся на Землю, это совсем не так уж и плохо. Я тоже вскоре собираюсь туда, потому и расчищаю эти бумажные завалы. Возможно, мы окажемся там одновременно… выпьем стаканчик… или десяток стаканчиков… посмеемся… обменяемся анекдотами… ущипнем официантку и посмотрим, что она нам скажет! Почему бы и нет?

21

О’кей, вот я и здесь!

Уехал я не на той же неделе, но очень скоро. Мы со Стар провели потрясающую, полную слез ночь накануне моего отъезда, и она снова заплакала, целуя меня на прощание (Au’voir<До свиданья (фр.)>, а не прощай). Но я знал, слезы её высохнут, как только я скроюсь из вида, и ей было известно, что я это знаю, и я был уверен, что она тоже считает, что так лучше, потому и уехал. Хотя тоже со слезами.

«Пан-Американ» работает хуже коммерческих Врат. Меня мгновенно перекинули через три промежуточных станции без всяких там фокусов-покусов. Какая-то девица скомандовала «Занимайте места, пожалуйста» и… готово!

Я вышел на Земле, одетый в лондонский костюм, с паспортом и другими бумагами в кармане, с Леди Вивамус в коробке, которая была совсем не похожа на ящик для шпаги. В других карманах лежали чеки на золото, поскольку я вдруг обнаружил, что не имею ничего против оплаты геройства. Высадился я около Цюриха, но точного адреса не знаю — об этом заботятся Врата. Вместо этого меня обеспечили средствами для передачи сообщений.

Вскоре мои аккредитивы превратились в номерные счета в трех швейцарских банках, что было сделано с помощью юриста, к которому мне было велено обратиться. Я приобрел дорожные чеки в нескольких туристских бюро, часть из них отправил письмами в США, часть взял с собой, так как ни в коем случае не хотел отдавать дяде Сэму девяносто один процент.

Когда начинаешь жить по новому календарю, как-то теряешь способность следить за ходом времени. У меня осталась неделя-другая до срока прибытия, указанного в моих бумагах. Я решил придерживаться этой даты — не следовало вызывать подозрений. Так я и сделал, отправившись на старой четырёхмоторной машине по маршруту Прествик — Нью-Йорк.

Улицы показались мне грязнее, дома ниже, а заголовки газет — хуже прежнего. Я перестал читать газеты и решил тут не задерживаться — думал о Калифорнии, как о своем «доме». Я позвонил маме, она сердилась за мое долгое молчание, и я пообещал приехать на Аляску, как только смогу. Как они поживают? (Я подумал, что моим сводным братьям и сестренкам возможно потребуется денежная помощь для получения образования.) В общем, все было в порядке. Отчим ещё летал и даже получил повышение по службе. Я попросил всю корреспонденцию пересылать на адрес тетки.

Калифорния выглядела лучше, чем Нью-Йорк, и все же это была не Невия и даже не Центр. Народу было куда больше, чем мне помнилось. Все, что можно сказать о калифорнийских городах, это то, что они лучше многих других. Я побывал у тетки с дядей, они были всегда добры ко мне, и я намеревался истратить часть швейцарского золота на выкуп дяди у его первой жены. Оказалось, что она уже умерла, и теперь они поговаривали о строительстве собственного бассейна.

Поэтому я сидел тихо. Один раз меня уже чуть не погубило богатство, в результате чего я заметно повзрослел. Решил следовать правилу Их Мудростей: лучшее — враг хорошего.

Студенческий кампус казался меньше, а студенты — совсем юными. Я им, вероятно, представлялся стариком. Я как раз выходил из пивнушки, что напротив административного корпуса, когда туда вошли двое в своих лозунговых свитерах, отпихнув меня в сторону. Второй из них сказал:

— Куда прешь, папаша!

Я оставил его в живых.

Футбол был восстановлен в правах, тренер новый, новые раздевалки, стойки выкрашены, поговаривали о собственном стадионе. Тренер слыхал обо мне.