Анатолий Гладилин - Тень всадника

Наверно, он тоже ценил мое к нему расположение, ибо, добросовестно выполнив свою программу, он затихал и больше меня не тревожил. Казалось бы, вечером, когда я устал, перекурил и совершал прогулку гораздо интенсивнее самое время ему снова пакостить. Нет, спит до утра сном праведника.

То есть я не мешал ему утром, а он мне - вечером. Знаете, я знавал семьи, где дорого бы дали за такое обоюдное согласие.

Конечно, разумеется, естественно было постараться прекратить эту принудиловку и обратиться к врачам. Но, во-первых, неясно, как мой сожитель (коварный!) прореагирует на нарушение нашей джентльменской конвенции, может, от лекарств я взвою! Во-вторых, я уже сказал, что некуда было деваться. Ведь Инга оформила по всем правилам, с социальной страховкой, беднягу, который попал в автокатастрофу и до сих пор проходил курс реабилитации в госпиталях. Оформлять на его место другого было поздно, да и средств не было. Инга, чтоб спасти курс, пригласила меня полуофициально. В том смысле, что я француз и у меня во Франции свое securite social. И все закрыли глаза на то, что американское сейшел секьюрити французское секьюрити в гробу видало, в Америке оно не действительно. Правда, Инга, как человек совестливый, меня спросила: "Ты собираешься болеть?" "Никогда не занимался такими глупостями", - честно ответил я.

Раз слово дано, надо его держать. Не подводить людей. А к здешним врачам обращаться - никаких денег не хватит. Вернусь в Париж и направлю свои стопы в отделение ядерной медицины. Или прямиком в небесную медицину. Там по ходу дела разберемся.

* * *

Как-то после того, как меня в очередной раз забросили в стиральную машину, я проснулся в середине ночи. Проснулся, перевернулся. Уважая некое подобие субтропической зимы, никто давно не шлялся у меня по балкону. Но тут почудилось, что кто-то прилип к стеклу. Я встал, подкрался к балконной двери, отдернул занавеску. Туману набили, как вату в одеяло. Я с трудом различал палубные перила. Пространство за ними кончилось. На палубе никого - ни в трусах, ни без. И тем не менее было ощущение, что мне подали знак.

Коварный враг, как верная жена, заворочался в постели и в полусне забормотал: "На поиски приключений? Очень не советую. Подумай об утре. Очень потом пожалеешь..."

И, как верную жену, я успокоил, убаюкал его шепотом: "Какие приключения? Бессонница. Я хочу немного проветриться. Клянусь, я не буду заходить к ней в дом..."

Быстро оделся. Вышел на балкон. Плотно притворил за собой дверь. Шагнул. Еще шаг. Где перила? Еще шаг и... подо мной белое море, а я скольжу по его поверхности, и далеко внизу, в глубине мелькнула цепочка тлеющих огней фривея. Всегда было тайной, загадкой, как же я перемещаюсь в своих путешествиях. Вот так, как писал австрийский поэт Цейдлиц:

По синим волнам океана,

Лишь звезды блеснут в небесах,

Корабль одинокий несется,

Несется на всех парусах.

Не гнутся высокие мачты.

На них флюгера не шумят

И молча в открытые люки

Чугунные пушки глядят.

Только скользил не я один. За мной на приличном расстоянии, но не отставая, два белых бурунчика. Припомнилось: "За тобой следуют демоны, злые и беспощадные". Однако, раз они держат дистанцию, значит, рутинное дежурство, не более того. Что ж, интуиция меня не подвела, сегодня надо было высунуть нос на улицу и убедиться, что ничего не изменилось.

А дальше? Куда летит корабль? "По синим волнам океана, лишь звезды блеснут в небесах и молча в открытые люки чугунные пушки глядят". Забыл. Права Дженни, плохо у меня с поэзией. Ладно, пусть, куда летит корабль - останется тайной, а я благополучно приземлился на Диккенс-стрит.

На Диккенс-стрит не туман, а туманчик, разведенное молоко. На Диккенс-стрит экономят - то на фонарях, то на тумане. Я пристроился между красной "тойотой" и старым "шевроле". Когда-то я смотрел на них с балкона четвертого этажа, а теперь вот гляжу снизу на темные окна. И если кто-то оттуда смотрит вниз (молча, в открытые люки, как чугунные пушки), то он видит то же самое, что и я тогда: кучу опавших листьев, красную "тойоту", "шевроле"-пикап, но меня он не видит, я в своих путешествиях - невидимка. Кот с ошейником (тот же самый? другой? - хоть убейте, не знаю) трусцой пересек улицу. "Сейчас появится зеленый "ягуар", - подумал я, и верно, появился, только не "ягуар", а длинный-предлинный драндулет. Может, у него тоже было кошачье имя? Не знаю. На таких обычно разъезжают гангстеры или звезды поп-рока (рок-попа?). Такой длинный, что он изогнулся, как поезд, будто состоял из нескольких вагонов, чтобы вырулить из-за угла на Диккенс-стрит. Вырулил, подъехал к дому Дженни и нагло затормозил посередине улицы. Сколько их в машине, кто за рулем? Через затемненные стекла, заиндевевшие, словно они прихватили из соседних кварталов клочья тумана, я ничего не мог рассмотреть. Не пора ли мне, так сказать, материализоваться и бежать к телефонной будке, звонить в полицию?

На четвертом этаже, в гостиной, вспыхнул верхний свет. Погас. И сразу зажегся на лестнице. Кто-то спускался. Облегченно вздохнув и не таясь (ведь невидимка!), я пересек улицу. Отнюдь не желая вмешиваться в личную жизнь Дженни, я просто хотел поближе поглядеть рок-попу, которой подают такую посудину.

Открылась входная дверь. Он спускался по ступенькам наружной лестницы. Сапоги, белые лосины, оливковый сюртук без погон. Косая челка рассекала лоб.

Повторяю, я знал, что невидим, но автоматически вытянулся во фрунт.

Поравнявшись со мной, он остановился. Он меня увидел.

- Знакомое лицо, - проговорил он командным тоном. - Вы служили в кавалерии?

- Так точно, Ваше Величество, - отрапортовал я. - Второй драгунский полк...

- ...Из корпуса маршала Нея. Помню, помню. Вы еще бестолково маневрировали при Йене. Впрочем, - он милостиво улыбнулся, - при Эйлау вы дрались отменно, я был вами доволен.

Его лицо вдруг исказилось несвойственной ему болезненной гримасой.

- Теперь много пишут, вы, наверно, читали: непобедимый маршал Ней. Непобедимый... Он мог управлять корпусом, десятитысячной армией - не больше. Какой из него стратег? Интриган.

Резким движением он приложил руку к виску, хотя на голове у него не было треуголки, и державным шагом направился к машине. Замер на полдороге. Обернулся. Пальцем поманил меня. Я беспрекословно повиновался. По ироническому блеску его глаз я понял, что он видит меня насквозь. Правда, в данный момент видеть сквозь меня ни для кого не представляло труда. Император же читал мои мысли и, кажется, тайные помыслы тоже. И взгляд его тяжелел от обиды и гнева.

- И вы туда же? Проторенным путем? Послушайте, полковник, сколько лет прошло? Зачем же повторять за всеми? Давайте взглянем трезво, без эмоций. Ну как я мог на Бородинском поле отправить в бой Старую Гвардию? Там уже никто и ничто не контролировал - сплошная мясорубка. Остаться под Москвой без резерва? Бестолковщина!