Сборник - Фантастика-2009

– А кто у вас ведает литературой?

– Специально никто, сами понимаете, – сказала Сонечка. – Но вся культура на Мухоморине. Культура и молодежь. Он буквально разрывается. Народу у нас мало... Поэзия в газете не на первом месте.

– Мухоморин сам стихи пишет?

– Он по образованию техник.

– Ага, – сказала Зоя Платоновна. – Ради вольности высокой...

3

Когда они вернулись из колхоза, Зоя Платоновна, наскоро перекусив в буфете, отправилась в школу № 2, гимназическое здание с колоннами, которое стояло на той же площади, что и гостиница.

Она поднялась в учительскую. Зоя Платоновна двадцать лет проработала в школе, преподавала историю, во многих школах побывала и не могла никогда отделаться от ощущения, входя в учительскую, что она здесь уже была. Наверное, так случается с пилотом, попавшим на незнакомый аэродром. То же дело, те же проблемы, те же люди и столы... или бензовозы.

Ей повезло. Преподавательница литературы старших классов, очень толстая смешливая курчавая брюнетка, еще была на месте и даже никуда не спешила. Зоя Платоновна отрекомендовалась ей, потом они поговорили о всяких пустяках, о Москве, где Ирина Федоровна не была двенадцать лет, но собиралась поехать будущим летом, о смерти актера Высоцкого, подробности которой интересовали всех в этом городке, но о чем ничего сенсационного Зоя Платоновна рассказать не могла. Потом Зоя Платоновна перешла к делу.

– Вы городскую газету читаете? – спросила она.

– Разумеется. – Ирина показала на растрепанную подшивку, лежавшую в углу на столе.

– Вам не встречалось там имя Крымского-Москвича?

Молоденькая учительница биологии, которая из любопытства не уходила домой, делала вид, что листает журнал, а в самом деле старалась не пропустить ни слова из разговора знатных дам учительского мира, хихикнула.

– Про октябрят, – улыбнулась Ирина. – Мы об этом даже хотели письмо в газету написать. Нельзя же так обращаться с поэзией. У нас город старинный, с традициями...

– У нас Батюшков дважды останавливался, – быстро сказала биологичка, – и Тургенев проезжал. У нас школьный музей будет. Обязательно сделаем, когда директор помещение выделит.

– Я была буквально возмущена, – сказала Ирина Федоровна, – а потом как стала смеяться... так и смеялась до утра. Не поверите. А вас почему это интересует?

В самом деле, подумала Зоя Платоновна, почему это меня интересует? Неужели я с возрастом становлюсь этакой занудной бабусей, которая всюду сует свой нос и пишет письма в газеты, чтобы в соседнем доме перестали играть на тромбоне? Что меня дернуло отправиться в школу? Неправильность в словах стихотворения местного старьевщика? И какое мне дело до местного старьевщика? Что это, врожденное чувство справедливости? Зачем тогда тратить силы по пустякам? Ну, знакомые строчки. В поэзии теперь уже почти все знакомое. Один известный поэт написал очередное стихотворение о любви и заявил во всеуслышанье, что «тема любви наконец закрыта». Никто не послушался этого революционера. И продолжают писать о любви, пользуясь несколькими рифмами и того меньшим числом стихотворных размеров.

Наверное, дело в том, что она – азартный человек, авантюрист. В облике скромной пенсионерки. И когда ей судьба показывает уголок тайны, в странно устроенной душе Зои Платоновны вспыхивает испепеляющий огонь желания эту тайну разрешить. Даже если эта тайна остальному человечеству кажется совершенным пустяком.

– Я прочла последние произведения Крымского-Москвича, – сказала Зоя Платоновна. – Вы их видели?

– Мы после того стихотворения на его фамилии глаза зажмуриваем, – сказала Ирина Федоровна.

– И псевдоним у него дикий, – заметила биологичка.

– А я вот не зажмурилась, – сказала Зоя Платоновна. – Можно, я вам покажу?

Она раскрыла подшивку, стала листать. Учительницы поднялись, склонились над подшивкой. Вот и стихотворение.

– Скажите, вам оно ничего не напоминает?

Биологичка первой пробежала его глазами и сказала:

– Значительно лучше. Он что, курсы кончил?

– Курсы... – сказала задумчиво Ирина Федоровна. – Нет, не курсы. Кто же это... кто же это...

– А если труд будет сладким, а вольность высокой? – спросила Зоя Платоновна.

– Ах! – обрадовалась Ирина Федоровна. – «Песня» Николая Михайловича, он ее в двадцать седьмом году написал. Дура я, дура старая...

– В двадцать седьмом БАМ еще не строили, – сказала биологичка.

– «Благодетельною силой / С нами немцев подружило / Откровенное вино», – сказала Ирина Федоровна. – Вы, голубушка, ошиблись в своих расчетах на сто лет. Речь идет о поэте Николае Михайловиче Языкове, современнике Пушкина.

– А как же БАМ? – Биологичка никак не могла смириться с мыслью о литературном воровстве.

– Ну а это? – спросила Зоя Платоновна о предыдущем стихотворении.

– Это? Дай бог памяти... колхозные поля... а если без них? Это не Дельвиг, а? Очень похоже, что это Дельвиг.

– Ой! – сказала биологичка. – Такой скандал в нашем городе... Самый настоящий плагиатор. А я думала, они бывают только в больших центрах...

4

К четырем часам Зоя Платоновна вернулась в редакцию и увидела наконец самого Крымского-Москвича, он же Грянулло. Поэт не почувствовал опасности, когда Зоя Платоновна вошла в комнату, где Мухоморин выслушивал его монолог. Он кинул равнодушный взгляд на незнакомую бабку. Зоя Платоновна села за свободный стол и сделала вид, что пишет.

Крымский-Москвич, согбенный мужчинка неизвестного возраста, подчеркнуто и даже принципиально серый, будто покрытый пылью, медленно и солидно водил в воздухе перед лицом юного Мухоморина пачкой исписанных листов бумаги и ровным, занудным, всепроникающим голосом повторял:

– Моему новому циклу нужно место по праву. Я разные темы охватил, можно сказать, в комплексе, понимаешь?

– Нет места, Сидор Сергеевич, – отбивался Мухоморин. – Нету, откуда у нас место – всего две полосы, и выходим три раза в неделю. Сами понимаете.

– Вопрос об важности, – говорил поэт. – Вопрос об качестве. Я же не с улицы пришел, я сюда каждый день, можно сказать, прихожу. Если печатать не будешь, я напишу, знаешь, не стихами, железной прозой напишу, какие зажимы здесь у вас происходят. А сам в Москву поеду, печататься там начну, тогда заплачете горючими слезами, что мой талант губили...

– Но мы же обещали, Сидор Сергеевич, – сказал юный Мухоморин. – Мы ваше стихотворение берем. При первой возможности...

– Все ясно – сказал поэт. – Сначала печатали, а потом преграды пошли. Это знак, да? Знак, да?

Мухоморин пожал плечами, глядя в стол. Он предпочитал отмалчиваться.

– А можно мне посмотреть ваши стихи? – спросила вежливо Зоя Платоновна.