Октавиан Стампас - Семь свитков из Рас Альхага или Энциклопедия заговоров (Тамплиеры - 6)
Повернувшись назад, я поначалу даже испугался: Фьямметта укрылась так старательно, будто вовсе исчезла с моего утлого суденышка.
Я налег на весла, и вскоре мог обозреть всю картину этого необычайного морского сражения под покровом ночи.
Боевые галеры иоаннитов, выстроившись узким клином, уже рассекали наемный сельджукский флот, двигавшийся в сторону острова Родос беспорядочной стаей. Хвостатые звезды проносились по небу и падали вниз, ослепительно вспыхивая и растекаясь пламенем. Огонь, союзник иоаннитов, уже взял приступом полдюжины вражеских кораблей, и еще полдюжины их спешили отойти в сторону, уклоняясь от сражения и только оглашая поле боя, словно птичьим гамом, бранными криками.
Я опасался только каких-нибудь шальных стрел, поскольку неверные в злобном отчаянии беспрестанно стреляли из луков, и большинство пущенных жал не долетало до галер, щелкая вокруг нас по воде.
Один из сельджукских кораблей с обожженным бортом, с которого в воду так и стекали струйки горючей жидкости, тем не менее смело двигался вперед, явно избрав для поединка ту самую галеру, что любезно дотащила нас до жерла вулкана, извергавшегося посреди моря.
Я снова вспенил веслами темную воду и успел обогнуть чужой корабль в те самые мгновения, когда он другим своим боком уже сошелся с врагом. Раздался глухой удар, корабль вздрогнул, заскрипев своими деревянными ребрами, и как бы замер на месте.
Моя лодка, разогнавшись, храбро ткнула его в бок, но этот "рыцарский наскок", как я того и желал, остался незамеченным.
Размахнувшись топором, я вонзил его глубоко в плоть корабля над своей головой, крепко обвязал топор веревкой, после чего использовал его также в качестве лестницы, состоявшей из одной единственной ступени. Благодарю Бога за то, что Он, создавая мое тело, поберег тесто.
Забравшись наверх, я увидел, что праздник огня и крови уже в разгаре. Мечи ярко сверкали и оглашали мир своей древней песнью.
Я не ошибся в догадке: на этом корабле среди пестрого сельджукского сброда сражались румские тамплиеры. Их белые плащи, озаренные пламенем, светились как крылья ангелов. Наткнувшись на труп и подобрав кривую саблю, я ринулся в битву. Разумеется, моя память крепко удерживала все произнесенные ранее клятвы.
Мне приходилось отбивать удары со всех сторон, ибо теперь никто не мог догадаться, откуда я взялся и чью сторону держу. Впрочем, эту свою независимость я был вынужден нарушить. Пробившись к двум грозным рыцарям, которые сошлись в равном и смертельном поединке, я невольно повернулся лицом к иоанниту, став плечом к плечу с тамплиером и даже - в надежде, что он уже узнал меня, - выступив на шаг вперед. Иоаннит же естественным движением меча решил убрать прочь внезапную помеху. Я подставил мечу изгиб сельджукской сабли, меч весьма учтиво скользнул по ней в сторону, и в тот же миг я с размаху ударил рыцаря ногой прямо в срамное место. Он издал настоящий бычий стон и согнулся передо мной в самом любезном поклоне.
- Вы узнали меня, брат? - спросил я тамплиера, казавшегося древним седобородым богом войны, сошедшим на землю.
- Узнал, мессир, - глухо ответил тот. - Годы прошли.
- Где комтур? - с душевным трепетом вопросил я.
- Там! - указал тамплиер. - Смотрите, мессир.
Я посмотрел и ужаснулся: корабль, на который указывал старый рыцарь, был весь, от носа до кормы, охвачен пламенем.
- Благодарю вас, брат, - сказал я, но вместо прощания у меня вырвались горькие слова, - Зачем вы ввязались в эту грязную затею?! Вы здесь погибнете все!
- Я знаю, мессир, - хладнокровно ответил рыцарь. - За этим мы сюда и пришли.
- Помоги вам Бог, - только и оставалось сказать мне.
- Помоги Господь и вам, мессир, - отвечал один из последних настоящих тамплиеров, не поднимая меча и все еще честно дожидаясь, пока его благородный противник не оправится от гнусного и позорного удара. Помолитесь за всех нас.
- Я помолюсь, - искренне пообещал я и ринулся обратно.
Прихватив с собой кривую саблю, я соскочил обратно в лодку и, напрягши все силы, вырвал топор из тела корабля.
- Вы нашли своего брата, мессер? - донесся из-под щита робкий голосок Фьямметты.
- Нет, - отвечал я, - но теперь знаю, где он.
- Я могу посмотреть? - с облегчением спросила Фьямметта.
Несколько мгновений я колебался, но потом, скрипя сердце, позволил своей черепашке высунуть головку из панциря.
- Милосердный Боже! - в неописуемом ужасе воскликнула она, увидев посреди моря жаркий костер. - Там же все горит!
- Я надеюсь именно на милосердие Господне, - твердо сказал я и вновь повелел ей спрятаться под щитом.
Весла стали горячими - такую я задал им работу, да и ладони мои уже пылали, точно обожженные греческим огнем.
Я немного не успел достичь цели, когда черная лапа морского чудовища вдруг ухватилась за край лодки. Одним махом сабли я отсек эту лапу и услышал крик, захлебнувшийся спустя пару мгновений. И вдруг со всех сторон потянулись ко мне бородатые чудовища, сверкавшие глазами и скалившие пасти. Выглянув из-под щита, Фьямметта завизжала от ужаса.
Теми чудовищами были обожженные сельджуки, которые попрыгали с пылавшего корабля в воду. Я бросил весла и теперь размахивал саблей, с хрустом разрубая головы, ибо больше мне ничего не оставалось делать. Наконец их всех поглотила пучина, но, опасаясь мести изувеченных утопленников, я еще долго приглядывался к темной глади, поблескивавшей призрачными багровыми огоньками, отражениями губительных огней.
Когда я поднял голову, зарево, охватившее половину неба, поднималось над злосчастным кораблем.
Уцепившись топором за его бок, я на этот раз решил-таки поднять из укрытия Фьямметту.
- Сударыня! - грозно произнес я. - Вот вам моя сабля. Если кто-нибудь, кроме меня и брата, полезет в лодку, лишайте его жизни без жалости. Иначе придется отдать свою собственную жизнь.
Я вложил рукоятку сабли в дрожавшие пальцы моей возлюбленной, сжал их и благословил коротким поцелуем.
Фьямметта не проронила ни слова, когда я снял с себя кольчугу, потом прыгнул с лодки, чтобы основательно намокнуть и остыть, а потом, уже без промедления, полез наверх, в огнедышащее пекло.
Оказавшись на корабле, я решил, что угодил прямо в преисподнюю на раскаленную жаровню с углями.
Посреди ослепляющего пламени возвышалась мачта, напомнившая мне позорный столб парижского эшафота.
"От одного медленного огня я спасся, чтобы по своей воле залезть в другой", - думал я, чувствуя, как, высохнув за один вздох моей груди, уже спекается с кожей холщовая одежда.
- Эд! Брат мой Эд! - крикнул я и с трудом вновь наполнил свою грудь обжигающим плоть эфиром.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});