Антон Абрамкин - Рубеж

- Значит, ты твердо решил, товарищ Уманский? - Решил, панове... товарищи. Решил. Остаюсь. Переглянулись. Пан Кныш на пана Харьковского поглядел. Тот лохматого в шляпе. - Ну, тогда будет тебе, товарищ Уманский, другое задание... Логин Загаржецкий, сотник валковский Тайно ушли - пока спал. И ведь не хотел спать, горелкой той мутной глаза протирал, а все равно - сморило. А как открыл глаза... Эх, лучше бы и не открывал! - Так что четверо нас, пане сотнику. Вы, да я, да Гром с Забрехой. - Вижу, Ондрий, вижу... Ушли! И хоть сам отпустил, сам путь указал, а все равно - тошно. Выходит, перевелись черкасы. Как ни крути, а бросили! И его, и хлопцев. И где? Посреди Бездны клятой! - Чортопхайку нам оставили. С кулеметом. Она у них тачанкой зовется. - То пусть зовется... Даже на кулемет глядеть не стал. Добре, конечно, что махинию эту подарили. Самая сладость из такой Мацапуре - да промеж глаз. И тачанка добрая: ход легкий, и ехать, ежели не врут, мягко. А все одно... - А что же вы, хлопцы? Или не захотели землю панскую делить? Сказал - и пожалел тут же. Ведь не бросили - остались! - Да чего уж там, пан Логин! Вместе жили, вместе и помирать будем. Невесело, видать, пану есаулу. И Забреха хмурится. Один Гром рад. Эге, да у него никак бонбы новые! Ишь, весь кушак обвесил! - Так что четверо нас, пане сотник, - вздохнул Шмалько-есаул. - Четверо да вот... Повернулся сотник - и рот раскрыл. - Или не ожидали, пан Загаржецкий? Юдка? Юдка! - Ах ты, жид проклятый!.. - Еврей. Аж поперхнулся сотник. И не от слова - от взгляда. Плохо смотрел Иегуда бен-Иосиф. - Еврей, пан Загаржецкий. Отныне и довеку. Хоть и недолго осталось. Ой, плохо же смотрел еврей Юдка! - Ну ты чего? Чего смотришь? Даже обернулся пан Логин. Не стоят ли за спиной дружки Юдкины? Нет, пусто... Фу, ты! - И чего ж с этими не ушел? - хмыкнул сотник, успокаиваясь. - Или вправду одумался и Окно решил показать? Качнул головой Юдка, ухмыльнулся в рыжую бороду. - Ой, вэй! Куда же я от вас уйду, пан сотник? Велик мир, необозримо Древо Сфирот, а все-таки для нас двоих тесен. Или уже нет? Зубами заскрипел пан Логин, руку к верной "ордынке" протянул... ...Сухо щелкнула пуля о камень. - Это, пан Загаржецкий, "маузер" называется, - хмыкнул Юдка, пистолю черную за кушак пряча. - Вас четверо, а пуль здесь - с две дюжины. На всех хватит! Так что мы теперь на равных. Первым не выстрелю - вас подожду. Дернулись черкасы, кто за рушницу, кто за шаблю хватаясь. Но поднял руку сотник, горячих хлопцев останавливая. Быстрая рука у душегуба! Пока застрелят, пока шаблей дотянутся, двоих положит, а то и всех троих. Рассмеялся Юдка, в седло вскочил. - Мне, пан сотник, те хлопцы велели за вами присматривать. Не верят они вам. И я не верю. Хотите - тут убивайте. А нет, то поехали. Чего ждать? - Пане сотнику, пане сотнику! Мы его ночью, как заснет... Даже не ответил пан Логин верному Забрехе. И ночью можно, и просто в спину... Ночью? В спину? Четверо Черкасов - и один жид! То есть не жид - еврей, да все одно! В спину? Да что они, трусы? Хотел послать разбойника к бесовой матери. Пусть коня забирает и обратно скачет, авось сломает шею дорогой! Хотел - и язык прикусил. Еще хуже получается. Как ни крути - струсили! - Тьфу, вражье семя! Делай чего хошь, тошно смотреть на тебя, мерзавца. А ну, хлопцы, по коням! Говорил, а сам понимал, что прав Юдка - недолго осталось. Слишком тесно им двоим в этом мире. Если бы не Яринка... Эх, Яринка, доченька! Оглянулся сотник, словно надеясь Окно заветное увидеть. Да где там! Стоят проклятущие горы, висит над головой сизый туман... - Вперед, хлопцы! Вперед! Все одно - не сдадимся! Кину пером, лину орлом, конем поверну, А до свого отамана таки прибуду. Чолом пане, наш гетьмане, чолом, батьку наш А вже нашего товариства багацько немаш! Невеселую песню затянули хлопцы. Недобрую. Помнил ее пан Логин - да сам петь не любил. Про давнюю войну та песня напоминала, про берестейскую баталию. Собрались тогда под золотой булавой гетьмана Зиновия их предки. Собрались, перегородили берестейское поле...Не вернулись. Ой, як же вы, панове-молодцы, ой, як вы вставали, Що вы свое товариство на веки втерялы? Становились, пане гетьмане, плечом об плече, Ой, як крикнуть вражи ляхи: у пень посечем! И предок сотников, Захар Нагнибаба, тоже не вернулся. Нашел свою смерть удалой черкас у переправы через Стыр, где легли три сотни справных хлопцев полковника Бартасенко. Только шаблю-"кора6елку" сыну передать успел - ту, что Яринка носить любила... Ой, що ж ви, панове-молодцы, що за здобыч малы? Малы коня у наряди, та ляхи однялы! Зима прийшла, хлиба нема, тож нам не хвала; Весна прийшла, лес розвила, всих нас покрыла! Недобрая песня! Говорят, ночами лунными до сих пор встают на том поле тени погибших. Не упокоились черкасы под высокой травой... - Да будет вам, хлопцы, будет! - не выдержал пан Логин. - Или Повеселей чего не помните? У Переглянулись: Забреха с Громом, тот - с есаулом. Эх, яблочко! Крутись, история! Что Совдепы нам, что Директория! Эх, яблочко, да на тарелочку! Выходи, кадет, на перестрелочку! Тьфу ты! И когда только наслушаться успели? Слева смешок - не иначе, весело стало поганцу Юдке! Губы усмешкой сривит, бороду оглаживает. Еле сдержался сотник. Не закричал, не выхватил "ордынку". Нет, иначе надо! - Ондрий! Ондрий Микитич! А ну-ка дай мне свою шаблю. С ножнами. - Но... Пан сотник! - Кому сказал! Пока верный есаул, ругаясь вполголоса, ножны с пояса снимал (понял все, умен черкас!), пан Логин много чего успел передумать. И все к одному сводилось. Верно он делает! - Держите, пан сотник! Поймал, не глядя, тяжелую шаблю - и так же, не глядя, кинул. Налево. - Словил, душегуб? Не стал отвечать Юдка. Засмеялся только. - Ну, поехали! - Пане сотнику!!! В три голоса закричали хлопцы, но пан Загаржецкий только бровью цернул. - Цыть! Мое то дело! Ты, Ондрий, - за старшого. Если чего - Богу молись да Окно клятое ищи! Понял ли? Ответа и слушать не стал. Ударил коня канчуком. Далеко отъехали. Уже и тачанку-чортопхайку не видать, и зверей тех цивных (узнать бы, что за твари?). Остановился сотник, оглянулся. Все то же! Дорога, горы, сосны по склонам лепятся. - Подходит ли место, пан Юдка? - То в самый раз, пан Логин. Соскочили с коней. Хотел пан Загаржецкий сразу же за "ордынку" схватиться, да передумал - на ворога взглянул. Взглянул - удивился. - Что не так, пан сотник надворный? Или труса спраздновал? Спросил, чтобы жида клятого перед боем разозлить. Да не разозлился Юдка. Молчал. Странно молчал. И в глаза не смотрел. Юдка Душегубец В какой миг я становлюсь рабом заклятия? Кто скажет? Как выхвачу шаблю? Как зазвенит сталь о сталь? С какого мига я НЕ МОГУ МИЛОВАТЬ? Сейчас он убьет меня. Или я убью его. И все? Вся жизнь - ради этого? Ради этого содрогнулись сфиры, встретились Смерть, Двойник и Пленник, чтобы выполнить неведомый мне Великий Замысел? Ради этого мы проехали вокруг всего Мира Б-жьего? Нет! Не хочу! Я, Заклятый, я, Иегуда бен-Иосиф, Юдка Душегубец, больше не хочу никого убивать. НЕ ХОЧУ! И пусть Святой, благословен Он, Б-г Авраама, Ицхака и Иакова, Г-дь несчастного народа моего, делает что хочет со Своим недостойным рабом. Шма Исраэль! Адонаи элегейну, Адонаи хап... Логин Загаржецкий, сотник валковский Рубить? Так ведь шабли даже не выхватил! Скрипнул зубами пан Логин. Скорее, триста чертей тебе в душу! Столько ждал, терпел столько, через себя переступал, гордость черкасскую топтал... Молчал Юдка. Томилась есаулова шабля в ножнах. Поразился даже сотник. Или вправду струсил, душегубец? Крепился, а как час настал - вывернулось наружу нутро жидовское, торгашеское? Неужто на пале дергаться слаще, чем с шаблей в руке помереть? Не выдержал, сплюнул. - В глаза смотри, людожер! В глаза! На смерть свою смотри! Поднял голову Юдка. И отшатнулся пан сотник от его безумного взгляда. Молотом застучала в висках кровь. Хватит! Долго терпел! - Сейчас, жиду... еврею, то есть, отче наш святой читать буду. Дочитаю - и надвое тебя развалю. Понял ли?.. Отче наш, иже еси на небеси, да святится имя Твое... Молчал Юдка. Безумные черные глаза смотрели прямо на сотника. Так смотрели, что чуть не сбился пан Загаржецкий. - Да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси, так и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь... Уже не говорил - шептал. И страшно стало отчего-то. Словно недоброе дело творил. - И оставь нам долги наши, яко же оставляем мы... - Батька! Батька! Дрогнула земля. Черной кипенью подернулось небо. ...Батька! Чуешь меня? Чуешь? Чортов ублюдок, младший сын вдовы Киричихи Во дворце началась "паника". "Паника" - это когда бегают и кричат. "Паника" - это плохо. Я не виноват. Я никому не говорил про пленочки. Только братику. Братик сказал, что прилетел Аспид. Сказал, что Аспид скоро съест солнышко. Я хотел сказать, что солнышко нельзя съесть. Оно большое и горячее. Оно далеко. Но я не сказал. Мы с братиком пошли смотреть на Аспида. Мы смотрели на площади, где под ногами красивые картинки. Сегодня все их топчут и даже ноги не вытирают. Все смотрят на Аспида. Аспид еще маленький. Он черный, он летает возле солнышка. У него есть хвост. Братик сказал, что Аспид прилетел наказать всех за грехи. И его тоже, потому что он - "иуда". Братик плакал. Я сказал, чтобы он не боялся. Я его спасу - если успею вырасти. Я понял! Аспид - это дыра, в которую улетает весь мир. Это очень плохо! Со мной говорил батя! Я его слышал! Батя умный и добрый. Он любит меня. Он сказал мне, что нужно сделать. Я не успел спросить его о мамке. Я не успел спросить его, как нужно разговаривать с Богом. Сегодня я спрятался. Я научился хорошо прятаться. Это просто. Надо захотеть, чтобы тебя не увидели. Я спрятался в горнице, где стоят тяжелые игрушки с неправильными смыслами. Горницу нужно называть "вифлиофика". В горницу часто приходит тетка. Я ждал. Я дождался. Тетка пришла. Я появился. Она вначале испугалась, а потом сказала, что я молодец. Я - молодец! Я сказал тетке то, что мне сказал батя. Она думала. Она не верит бате. Дядьке Князю она тоже не верит. Я сказал ей, что Самаэль - обманщик и не спасет ее. Он всегда так обещает, чтоб можно было сделать, не делая. Она испугалась. Она спросила, знаю ли я, кто такой Самаэль. Я сказал, что знаю. Самаэль - это розовая бабочка. Она сказала, что я еще маленький. Она сказала, что она подумает. Она думала громко. Она думала, что дядька Князь не сможет провести "эвакуацию". Она думала, что Самаэль дал ей свое слово. Я сказал, что бабочки не могут давать слово людям. Бабочки не любят людей. Я это знаю, потому что сам скоро стану бабочкой. Тетка велела мне не говорить такое словами. Она боится, что бабочки услышат. Она знает, что внутри дядьки Князя тоже живет бабочка. Надо говорить не "смыслы", а "Имена". Мы едем к доброму дядьке! Мы едем втроем: братик, тетка и я. Братик боится. Тетка тоже боится, но совсем иначе. Я не боюсь. Я - смелый! Я - Денница! Я скоро встречусь с Ириной! Ярина Загаржецка, сотникова дочка - А может, из гарматы пригостить? - задумчиво молвил Мыкола Еноха. - Жалко! - вздохнул Хведир-Теодор. - Или мы посполитым враги? У них же и зброи-то нет. И оба поглядели вниз. А там, на луговине близ рощицы, где пан Мацапура хотел глаголи поставить, кипела толпа. С утра набежали - и мугыри, и бабы ихние, и даже соплячье босоногое. Набежали, под самый вал подобрались... Всякого ожидала Ярина. Да только не того, что поспольство здешнее кинется Мацапуру выручать. Даже не поверила вначале. И лишь когда на забороло вышла, на окрестность знакомую взглянула - убедилась. Убедилась - и удивилась еще пуще. - То их пахолки тутошние подняли, - заметил Хведир. - Эх, ворота запереть надобно было! Старшой Еноха только кивнул. И Ярина кивнула. Следовало, конечно. Так ведь всего трое их было, если саму панну сотникову не считать. Легко ли втроем целый замок приступом добыть? До слуг полохливых просто руки не дошли. Да и не до того было. Всю ночь переговорили. Слушала Ярина, дивилась, за батька сердцем болела. Ох и славный черкас батька Логин! Да вот где он сейчас? Эх, беда, не услышал, когда умница Хведир про дорогу верную спросил! Ну, то не смерть! Знала панна сотникова - не таков ее батька, чтобы самому пропасть и черкасов верных сгубить. Нет черкасскому роду переводу! Увидятся! Не сегодня-завтра застучат у замка копыта! А как сама рассказывать начала, страшно стало на хлопцев смотреть. Почернели. * * * Ворота заложили бревном и еще одним подперли - для верности. Гармату, что братья на чортопхайке привезли, против тех ворот и пристроили: вдруг вышибут-таки? А с гаковницей не расставался Петро-молчун. Так и ходил с ней по заборолу - улыбался, ладонью поглаживал. Ну ровно кошку! Думали вначале: обрадуется народ здешний, что Мацапуру-изверга повязали. Или хотя бы внимания не обратит. Так ведь нет! Пришли! Пришли - не уходят! К самому валу несколько мугырей подтащили какой-то сверток. Подтащили, развернули. Только и моргнула Ярина - полотно белое. Два аршина в ширину, в длину же все десять будут. А на том полотне белом - литеры киноварью красной... - "Сво-бо-ду до-бро-му гос-по-дину Ма-за-пуре", - по слогам прочитал Хведир. - Странно, хлопцы. Языка не знаю, а литеры разбирать могу. Дивные дела! Ярина хотела пояснить пану бурсаку про толмача невидимого (ишь, трудяга, литеры - и те подсказывает!), но тут же оборвала себя. В литерах ли дело? - Он же!.. Мацапура - злодей... Он же, хлопцы, их вешать хотел! Шибеницы ставить! И подати... подати втрое поднять! А они... - Дурни потому что! - авторитетно заявил Мыкола Еноха. С ним не спорили. Да и не поспоришь особо со старшим сыном покойного пана писаря. Сажень косая в плечах, кулаки пудовые, и норов такой, что - поберегись! На Дунае был старшой Еноха над запорожцами-чупрындырами десятником. И слушались, химерники, шапки ломали. Что и говорить - справный черкас. Коренной! - Читал я книгу одну, - задумчиво молвил Хведир. - Персидская, "Яваз Мусам" называется. Так сказано там, что крули персидские некий талан от Бога имеют, "хваром" зовется. И кому тот "хвар" Бог пошлет, того и слушаются во всем. И не только слушаются - любят. Чего бы крули те ни творили - хоть пытали, хоть смертью казнили. А все одно - любят. - От я и говорю - дурни, - подтвердил Мыкола. - А ну-ка, Петро, наруби-ка гвоздей да в гаковницу забей. Хотя стой! Лучше солью заряди. Петро-молчун только угукнул. С детских лет говорить не любил. Думали вначале - немым родился, ан нет, на месте язык оказался. Да только ворочался редко. Толпа между тем напирала. Иные уже и в ров спустились - по шею в зеленой ряске. Кое-кто и на вал карабкаться начал. А крику-то, крику! - Свободу Мазапуре! - Свободу нашему доброму наместнику! - Вы не имеете права! Не имеете права! Переглянулась Ярина с Хведиром, на Мыколу взглянула. Чего делать-то? В ответ кричать, все злодейства упыря клятого помянуть? Поверят ли? Ежели до сих пор Мацапуру-кровопийцу не раскусили, то кричи не кричи, не будет толку. Подошел Петро с гаковницей, присел у каменного зубца, к плечу зброю приладил. А толпа уже возле самых ворот. Откуда-то лестницы взялись, а вот и бревно тащат. Не иначе, путь прошибать решили. - Сво-бо-ду Ма-за-пу-ре! Сво-боду!.. Покачал головой Мыкола, рукой по усам черным провел. - А ну-ка, Яринка, закрывай уши! Давай, Петро! - Гы! И - бабахнуло! Когда Ярина руки от ушей оторвала, от толпы уже, почитай, не осталось ничего. Только во рву кто-то еще бултыхался, никак выбраться не мог. да какой-то мугырь кругами у ворот бегал, за бок держась. Крупная соль попалась. Видать, мололи плохо! Остальные были уже далеко. Стояли, кулаками воздух молотили. И кричали, само собой. - Аспидовы пасынки! Аспидовы пасынки замок захватили! Глиняный Шакал! Глиняный Шакал! Громко кричали, от души. Не иначе, хотели, чтобы их в замке услышали. Услышали. Пришлось Ярине пояснять, кто таков Шакал Глиняный и как с ним должно бороться. А вот с пасынками Аспидовыми промашка вышла. Вроде бы и понятно, а все же не очень. Даже Хведир-Теодор помочь не смог. Протер окуляры, руками развел. Не знает. - И ладно, - заявил Мыкола Еноха. - Аспидовы, не Аспидовы, пасынки, не пасынки, а больше не сунутся, мугыри! Ну, пошли, что ль, Яринка? Поморщилась панна сотникова, трость пальцами сжала. Знала, куда идти предстоит! Не хотела. Только понимала - придется. За толстыми прутьями, за пудовым замком спрятан был Мацапура. Словно зверь лютый. Ну, так он и есть - зверь! Клетку железную в самом глубоком подвале отыскали. Отыскали, подальше в темный угол задвинули... Капало с потолка. Сырость за ворот проникала. Чадил огарок свечной. И показалось Ярине, будто вырос Дикий Пан, раздулся, плотью панской клетку заполняя. Словно и не человек он уже. А может и вправду - не человек? Перекрестилась Ярина. Мыкола понял - улыбнулся, погладил по плечу. Держись, мол, Ярина Логиновна! Поначалу думала, что станет Дикий Пан прутья грызть, диким зверем реветь, клетку расшатывать. Не стал. Тихо сидел, очи потупив. Только шевелились толстые губы беззвучно. Или молитву читает? Так знаем мы эти молитвы! Переглянулись Мыкола с девушкой, ближе подошли. - Чуешь ли нас, пан Станислав? Не ответил - только губами зашевелил чаще. Дивно стало Ярине. Сколько раз представляла такое, сколько мечтала! Думала, кинется на Дикого Пана, зубами рвать будет, железом каленым жечь. А вот теперь стоит перед своим ворогом смертным, и вроде бы как сказать нечего. Да и о чем говорить с нелюдем? Только об одном. Ну, так о том сам Мыкола скажет. - Суд тебя ждет, пан Мацапура-Коложанский, а после суда - огонь пекельный. Дрогнул голос Мыколы. Понимала Ярина, что держит себя Еноха-старший из последних сил. И то - каково с убийцей родного батьки речи вести? - И чтоб огонь тот хоть на чуток меньше жег, сделай единое доброе дело в жизни своей упыриной: поведай, чего кнеж тутошний супротив нас, супротив Войска Запорожского удумал? Скажи - и умирать тебе легче станет. А живым тебя все одно не выпустим. Так и знай! Не ответил Дикий Пан - молчал. Даже губами шевелить перестал. Нахмурился Мыкола, хрустнул пальцами, кулаки сжимая. - Или, думаешь, подмоги дождешься? Так подмога за стенами, а мы - тут. Не скажешь - мучить начнем смертно. И огонь тебе будет, и железо. Сам пытать стану - не побрезгую. Потому как не человек ты - нелюдь и всему поспольству ворог. Ты не скажешь - боль твоя скажет! Даже Ярине не по себе стало от слов таких. Знала - не шутит Мыкола. Не побоится руки замарать. Поднял голову Дикий Пан. Приподнялся грузно - дрогнула клетка. Вперед подался, ручищами за прутья взялся. Посмотрел... Сжала Ярина Мыколину руку. Ой, и страшно смотрел Мацапура! И не на Еноху прямо ей в глаза. И почудилось девушке, будто слышит она панский голос: - Вызволи меня, Ярина Логиновна! Вызволи - не пожалеешь! В самую душу слова неслышные западали. Отшатнулась панна сотникова, глаза ладонями закрыла. Но невидимый голос только загустел, сильнее стал: - Ой, не пожалеешь! А не вызволишь - сама погинешь, и батька твой погинет, и хлопцы все твои. И весь мир погниет! И отозвалась душа. Страхом - и надеждой. И уже вспомнила панна сотникова, где Еноха-старший ключ от клетки железной прячет. - Вызволи-и-и!.. - Что с тобой, Яринка? Очнулась. В Мыколину руку вцепилась. - Уйдем, Мыкола, уйдем! А как уходили, снова услыхала тяжелое, грозное, неотвратимое: Вызволи-и-и-и!