Сергей Лукьяненко - Фантастика 2000

Написанный карандашом рассказ я отвез в «Космос». Славчев взял его и напечатал, а так как у меня не было оригинала, я этот рассказ перевел потом с болгарского. Так что мой первый гуслярский рассказ рожден вне нашей Родины.

История об автоматчиках, которую мне тогда рассказали, как и другие истории из жизни тех сценаристов, сидела во мне и свербила. И тут грянуло 7 ноября — 50 лет Великой Октябрьской социалистической революции! Мы пошли на демонстрацию трудящихся и парад боевых сил.

Меня потрясла картина — шествие открывала большая толпа людей, одетых в бушлаты, шинели или армяки. Эти люди несли красные знамена и волокли за собой пулеметы, за которые время От времени ложились. Эти люди штурмовали Зимний дворец.

Правда, самого дворца не было — остальное отдавалось на волю воображения.

И вдруг во мне все сложилось, вспыхнула молния, и я понял, что хочу написать!

Я вернулся в Москву и через несколько месяцев, когда все утряслось, написал повесть «Осечка-67». В ней я представил, что в Питере решено провести юбилейно-показательный штурм Зимнего дворца и показать революцию для радио, телевидения, иностранных гостей и всех трудящихся.

Штурмовать Зимний дворец должны были дружинники, милиционеры и передовики производства. А кто будет защищать?

Решено собрать женский батальон из экскурсоводов и младших научных сотрудниц Эрмитажа, а юнкеров — из младших научных сотрудников мужского пола.

Когда об этом становится известно, сотрудники собирают комсомольское собрание и на нем, как честные советские граждане, постановляют: «Ввиду того, что в штурме дворца примут участие пьяные элементы и даже хулиганы, бесценным коллекциям, народному достоянию грозит страшная участь!» И тогда делегация из Эрмитажа мчится в обком, но обком, конечно же, клеймит комсомольцев за пораженческие настроения и даже клевету на советских трудящихся.

А комсомольцам ничего не остается, как, вернувшись в музей, сообщить о позиции ленинградских бонз своим товарищам и постановить: «Зимний дворец не отдавать! Сокровища сохранить!» А дальше начинается наш обычный бардак.

Крейсер «Аврора» садится на мель, и вместо Зимнего снаряд орудия попадает в Смольный.

Ленина (актера, загримированного под вождя) арестовывают на улице дружинники, изображающие пост Красной гвардии, приняв вождя за шпиона Временного правительства.

Комсомольцы отбивают несколько штурмов, и в конце концов актер, играющий Керенского, берет вдасть в стране, а Политбюро во главе с Брежневым после тщетной попытки забросать Ленинград атомными бомбами, уходит в отставку.

Повесть я написал и с ней перешел в стан авторов социальной фантастики.

Правда, никто, кроме близких друзей, об этом не подозревал.

Да и боялся я ее показывать кому-нибудь.

Отношение к социальной фантастике становилось все хуже.

В семидесятые годы в «Молодой гвардии» разогнали замечательную редакцию Жемайтиса, где фантастика и выходила. На место Жемайтиса, Клюевой, Михайловой пришли бездарные устрашители и уничтожители, для которых имя Стругацких было бранным словом. Они старались подмять под себя всю фантастику в стране, чтобы никто, кроме «своих», печататься не смел. Помню, как в момент очередного перехода власти Светлана Михайлова, бывший редактор «Молодой гвардии», ушедшая после разгона редакции в ВААП, предложила мне отправиться вместе с ней к новому шефу, чтобы узнать, чего он хочет. Разговор был доброжелательным, тихим, и ободренная приемом Светлана спросила заведующего: как он относится к социальной фантастике? И тогда шеф посмотрел на Светлану строгим комсомольским взором и ответил с легкой улыбкой:

— Я делю социальную фантастику на две части. Первую я отправляю в корзину, вторую в КГБ.

После этого мы откланялись, а вскоре я получил замечательную рецензию на мои повести, которые тогда лежали в издательстве. В рецензии на «Чужую память», в частности, говорилось: «Мы знаем, на что намекает автор, когда пишет, что над Красной площадью ползли темные тучи». На «Белые крылья Золушки» рецензию написал сам Александр Казанцев, который объяснил, что моей тайной целью является дискредитация советских космонавтов.

Я не мог и не хотел спорить и сопротивляться — в то время я стал «детгизовским» автором и много работал в кино. Настаивать же на том, чтобы меня печатали в «Молодой гвардии», я не мог — за моей спиной не было Союза писателей — к коммунистической партии.

Что же касается «Осечки», то ее судьба удивительна.

За прошедшие с тех пор годы я написал «в стол» много повестей и рассказов. По натуре своей я не боец. Раз уж я жил в нашей стране, то ходил на работу в институт и был уверен, что помру при недостроенном социализме. Как и любой фантаст — я не пророк.

«Осечка» пропала. Кому-то дал почитать, кто-то не вернул, а последний экземпляр пришлось уничтожить, потому что ночью должен был состояться обыск по «Делу нумизматов», но я больше боялся, что у меня найдут «плохие» рукописи и журнал «Континент».

Прошло много лет, я даже забыл об этой повести, и вдруг мне лет шесть-семь назад сообщили из Питера, что моя повесть, оказывается, лежала в бумагах моего друга, рано умершего питерского режиссера Ильи Авербаха, создателя таких замечательных фильмов, как «Чужие письма» и «Монолог». Оттуда она попала в питерский журнал, который ее напечатал, а на Петербyргском телевидении, раз уж разыгралась перестройка, решили сделать фильм.

Фильм был завершен осенью 1993 года. Режиссер рассказывал мне, что актеры подыскивались с трудом. И не только потому, что денег не было, но и оттого, что актеры боялись сниматься в ленте, ибо «когда коммунисты вернутся к власти, им не поздоровится».

Фильм «Осечка» показали по питерскому телевидению в ночь с 3 на 4 октября 1993 года. Повторили 7 ноября. С тех пор показывали каждый год в Октябрьские праздники. Что мне приятно сознавать.

Должен признаться, что диалектически в любом положении, даже невыгодном, есть свои выгоды.

Я, например, извлек в жизни немало приятного из своего неучастия в Союзе писателей.

Как-то в середине 70-х годов меня позвал к себе заместитель председателя ВААП (Агентство по авторским правам, отбиравшее деньги, которые писатели получали за публикации за рубежом) Щетинин и сказал: — Как вы смотрите на то, чтобы поехать с Клюевой в Штаты?

Я захлопал глазами — мне такое явно не по чину!

— Поймите меня правильно, — доверительно сказал начальник. — Нам нужен человек, чтобы разговаривал с американцами и участвовал в рекламной кампании в Штатах. Если мы обратимся в Союз писателей и попросим отпустить Аркадия Стругацкого, то руководители Союза сделают финт ушами, и в результате мы получим одного из секретарей. Без языка, без знания дела, зато жадного и пузатого.