Клиффорд Саймак - Почти как люди
— Вы имеете в виду Принцип Единогласия? Не далее как позавчера я что-то читал об этом. По-моему, глупое правило.
— Возможно, — согласилась она. — Но именно так обстоит дело. Из-за него власть большинства натыкается на совершенно ненужные ограничения. Если сенатору придется удалиться от общественной деятельности, это его убьет. Она для него суть и смысл всей жизни.
— Мне очень понравился ваш отец, — сказал Блейк. — В нем есть что-то от самой природы, что-то гармонирующее с тем домом, в котором вы живете.
— Вы хотите сказать, некая старомодность?
— Ну, может быть. Хотя это не совсем точное слово. В нем чувствуется какая-то основательность и вместе с тем одержимость и очевидная самоотверженность…
— О да, — проговорила она, — самоотверженность в нем есть, и это достойно восхищения. Думаю, что большинство людей в восторге от него, но он вечно как-то умудряется их рассердить, указывая им на их ошибки.
Блейк рассмеялся:
— Насколько я знаю, это самый верный способ кого-то рассердить.
— Возможно, — согласилась Элин. — Ну, а как вы?
— У меня все хорошо, — сказал он. — Здесь я нахожусь без какой-либо определенной причины. А перед вашим приходом сидел и слушал, как звенит дерево. Будто много-много колокольчиков. Я ушам своим не поверил. Какой-то человек на той стороне улицы вынес из дома деревце, поставил рядом с бассейном, и оно зазвенело.
Она подалась вперед и посмотрела туда, куда показывал Блейк. Деревце залилось серебристой бубенцовой трелью.
— Это монастырское деревце, — сказала она. — Их не так уж и много. Несколько штук завезли с какой-то далекой планеты. Не могу припомнить, как оно называется.
— Я без конца сталкиваюсь с совершенно незнакомыми мне вещами, — признался Блейк. — С вещами, которых никогда прежде не знал. И начинаю бояться, что у меня опять галлюцинации.
— Как в тот раз, когда вы подошли к нашему дому?
— Совершенно верно. Я до сих пор не знаю, что случилось в ту ночь. Этому нет объяснения.
— Врачи…
— От врачей, похоже, мало проку. Они в такой же растерянности, как и я.
— Вы рассказали об этом своему врачу?
— Да нет, не рассказывал. У бедняги и так хлопот полон рот. Ну, добавился бы еще один фактик..
— Но он может иметь большое значение.
— Не знаю, — ответил Блейк.
— Кажется, будто вам все это почти безразлично, — сказала Элин Гортон. — Будто вам вовсе не хочется выяснить, что же с вами случилось. А может, просто страшитесь это узнать.
Блейк бросил на нее настороженный взгляд.
— У меня несколько иное мнение на этот счет, — сказал он. — Но может статься, что вы правы.
Доносившийся с противоположной стороны улицы звон стал другим: многоголосая трель серебряных бубенцов сменилась звучным и дерзким боем большого набата, тревожно плывшим над крышами древнего города.
Глава 12
В тоннеле волнами разливался страх. Все вокруг было пропитано запахами и голосами другой планеты. Лучи света скользили по стенам, а пол под ногами был твердым, как камень.
Существо скрючилось и захныкало, чувствуя, как напряжена каждая мышца, как в каждый нерв вгрызается парализующий ужас. Тоннель тянулся и тянулся вперед, и выхода не было. Все, это конец. Ловушка. Как оно сюда попало? Куда — сюда? Неизвестно куда и, уж конечно, не по своей воле. Его поймали и зашвырнули сюда, и никакого объяснения этому не было.
Да, оно помнило какое-то прошлое, и тогда было сыро и жарко, и темно, и все заполняло неприятное чувство, что по нему ползает множество крошечных живых организмов. А теперь было жарко, и светло, и сухо, а вместо них он ощущал вдалеке присутствие более крупных существ, и мысли их громовыми, барабанными ударами отдавались у него в мозгу.
Разогнувшись наполовину и царапая когтями по твердому полу, существо обернулось. Позади, так же как впереди, тоннель уходил в бесконечность. Замкнутое пространство, в котором не было звезд. Зато был разговор: мысленный разговор, и глухо шуршащий разговор с помощью звуков — сбивчивый, путаный, расплывчатый разговор, который вспухал пеной и сыпал искрами и не имел ни глубины, ни смысла…
Мир — тоннель, в ужасе подумало существо, узкое замкнутое пространство, пропитанное зловонием, насыщенное бессмысленной речью, бурлящее страхом и не имеющее конца.
Существо видело, что в тоннеле имелись отверстия. Они вели, несомненно, в другие такие же тоннели без конца и начала.
Из одного из дальних отверстий появилось огромное, жуткое, нелепое создание. Оно с цокающим звуком шагнуло в тоннель, повернулось к нему и завизжало. Волна невыносимого страха вздыбилась в мозгу этого уродливого создания и заполнила его разум. Создание развернулось и очень быстро побежало прочь.
Существо вскочило, царапая когтями по жесткой поверхности, и метнулось к ближайшему отверстию, уводящему прочь от этого тоннеля. В его теле паника судорогой свела внутренности, разум затянуло парализующей дымкой испуга, и откуда-то сверху тяжелым грузом обрушилась темнота.
В тот же миг оно перестало быть собой, оно находилось теперь не в тоннеле, а у себя в теплой, уютной темноте, служившей ему тюрьмой.
Блейк резко затормозил в нескольких шагах от койки и, останавливаясь, удивился, что бежит и что его больничная рубашка лежит на полу, а он стоит в комнате голым. И тут что-то щелкнуло у него в голове, словно треснула слишком тугая оболочка, и все знание открылось ему — о тоннеле, и об испуге, и двух других существах, которые составляли с ним единое целое.
Внезапно ослабев от нахлынувшей радости, Блейк опустился на кровать. Он вновь обрел цельность, стал тем существом, каким был прежде. И теперь Блейк уже не один — с ним были те двое. И они ответили ему — не словами, а мысленным дружеским похлопыванием по плечу. (Колючие, холодные звезды над пустыней, в которой нет ничего, кроме песчаных дюн и снега. Мысль, протянувшаяся к звездам и черпающая в них знание. Жаркое, окутанное паром болото. Длинная, тяжелая лента информация, свернувшаяся внутри пирамиды биологического компьютера. Три хранилища мысли, мгновенно сливающиеся в одно. Соприкосновение разумов.)
— Оно побежало, увидев меня, — сказал Охотник. — Скоро придут другие.
— Это твоя планета, Оборотень. Ты знаешь, что делать.
— Верно, Мыслитель, планета моя. Но то, что известно мне, знаете и вы. Знание общее.
— Но тебе решать, что делать.
— Возможно, они еще не разобрались, что это был я, — сказал Оборотень. — Пока. Возможно, у нас есть немного времени.
— Совсем немного.
Он прав, подумал Блейк. Времени почти нет. Медсестра, с визгом несущаяся по коридору, — на ее вопли выбегут все: санитары, другие сестры, врачи, нянечки, повара. Через считанные минуты переполох охватит всю больницу.
— Все дело в том, — сказал он, — что Охотник слишком уж похож на волка.
— Твое определение, — отозвался Охотник, — подразумевает существо, которое питается другими существами. Но ты же знаешь, я не способен…
— Конечно, нет, — ответил себе Блейк. — Но они-то думают по-другому. Когда они видят тебя, ты кажешься им волком. Как той ночью перед домом сенатора, когда сторож увидел твой силуэт при вспышке молнии. Он действовал инстинктивно — сработал комплекс старинных преданий о волках.
— А если кто-нибудь увидит Мыслителя, как он станет действовать? Что с нами будет? — спросил Охотник. — Я высвобождался дважды, Оборотень, и в первый раз было сыро и темно, а в другой — светло и тесно.
— А я высвобождался только раз, — сказал Мыслитель, — и не смог функционировать.
— Тихо! — вслух произнес Блейк. — Тихо. Дайте подумать.
Во-первых, здесь находился он сам, человек — искусственный человек, андроид, изготовленный в лаборатории, неограниченная вариабельность, принцип оборотня, гибкость — интеллектуальная и биологическая, — которая сделала его таким, каков он сейчас. Человек. Такой же человек, как все, не считая происхождения. И преимуществ, обыкновенному человеку недоступных. Иммунитет к болезням, аутогенное лечение, самовосстановление. Человек, такой же, как и все люди, с разумом, чувствами, физиологией. Но при этом и инструмент — человек, спроектированный для определенной задачи. Лазутчик во внеземные формы жизни. И наделенный столь уравновешенной психикой, столь незыблемой логикой, столь поразительной способностью приспособляться и проникать в них, что его разум в состоянии вынести без ущерба то, что испепелило и в клочья разнесло бы любой другой разум, — трансформацию в инопланетное существо с его телом, мозгом, эмоциями.
Во-вторых, здесь был Мыслитель (можно ли подобрать ему какое-либо другое имя?) — бесформенная плоть, способная по желанию принимать любую форму, но в силу давней привычки предпочитающая форму пирамиды как оптимальную для жизнедеятельности. Обитатель яростного первобытного мира на покрытой болотами планете, купающейся в потоках тепла и энергии новорожденного солнца. Чудовищные существа ползали, плавали, бродили в этом краю болот, но Мыслители не знали страха, как не знали и необходимости чего-либо бояться. Черпая жизненную квинтэссенцию из энергетических штормов, бушующих на планете, они обладали уникальной системой защиты — покрывалом из взаимозамыкающихся силовых линий, которое отгораживало их от прожорливого внешнего мира. Они размышляли о существовании и никогда — о жизни или смерти, поскольку в их памяти не хранилось воспоминаний ни о рождениях, ни о смертях кого-либо из них. Грубые физические силы при определенных обстоятельствах могли расчленить их, разорвать плоть, но тогда из каждого обрывка плоти, несущего генетическую информацию о всем существе, вырастал новый Мыслитель. Впрочем, этого тоже никогда не случалось, но данные о такой возможности и ее последствиях составляли информационную основу разума каждого Мыслителя.
