Юлий Буркин - Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок
Тут как раз подоспела разбуженная его предсмертным кашлем прелестная Кимберли в полупрозрачном халатике на голое тело. Увидев на полу дохлого паука, она моментально поняла, какой опасности я только что подвергался, и со слезами радости от того, что все это наконец-то закончилось, заключила меня в свои страстные объятия.
Все. Конец.
… Крыша съезжает окончательно. Поймал себя на том, что совершенно серьезно раздумываю, не является ли вся моя история с переносом из прошлого в будущее да еще с перспективой стать царем Всея Руси таким же мнемофильмом, как все просмотренные мной. А что? Сюжетец не менее идиотский. Занимательный. Есть стрельба, эротика, есть воплощение стремления маленького человека к власти; и никакой общегуманистической идеи. Все это свойственно тому, что обозначается термином «массовая культура».
То, что у меня есть многолетняя память, ничего не доказывает: подобная память персонажа «пристегивается» зрителю почти с каждым мнемофильмом. То, что я не помню, кто я на самом деле? Есть и такой эффект. То, что я имею свободу воли? Я уже говорил, ОЩУЩЕНИЕ наличия свободы воли испытываешь и в мнемофильмах.
А как проверить? Покончить жизнь самоубийством? А вдруг это все-таки настоящая жизнь? Обидно получится. А если и нет, то ведь все равно суицид я совершу только в том случае, если он задуман режиссером, и именно тогда, когда предписано сценарием…
В конце концов я остановился на мысли, что даже если мое нынешнее существование и является мнемофильмом, это ничего не меняет. А то, что я об этом догадался, не более чем режиссерская находка. Подобные догадки были свойственны людям и до меня. Солипсисты, например, расценивают свою жизнь, как собственные фантазии. А буддисты, если я ничего не путаю, считают, что весь мир есть всего лишь сон Будды. Так что я не одинок. А жить как-то надо.
Но, как бы то ни было, благодаря мнемозаписям я и не заметил, как за спиной осталась большая часть нашего пути. А тоска по Ляле и Ромке, страх за них, хоть и были загнаны в самый дальний уголок моего сознания, все же не прекращали отзываться в груди тупой, ноющей болью. Пророчество колдуньи не успокаивало. Не стану царем? Да и не надо. Лишь бы с Ромкой все было в порядке… Но она сказала, есть два варианта будущего: в одном Ромка станет царем, в другом моя семья погибнет. Как я должен поступить? Что я должен сделать для того, чтобы события двинулись по первому пути?..
С Аджуяр мы почти не общались, и я, бездельничая в полном одиночестве, начал чувствовать себя чем-то вроде бомжа.
Кстати, почему в двадцатом веке нас в постсоветской России так поражали бомжи? При том что самоубийство казалось нам явлением если не нормальным, то, как минимум, естественным, обыкновенным. Так ведь если уж человек в единочасье может отказаться от самой жизни, то тем более ему легко отказаться лишь от одной ее части — социальной. Просто человек решает плыть по течению. Жить вне общественных связей. Как животное.
Часто при этом и речь его становится нечленораздельной и непонятной для окружающих… Но, учитывая, что такое животное, как бомж, не может, подобно енотам, тиграм и лисам, припеваючи жить на природе, а в качестве кошки за мягкую шерстку никто его кормить и держать в доме не будет, то, отказываясь от своей социальной сущности, человек обрекает себя на неминуемую и довольно скорую физическую гибель от голода, холода, драк, болезней, отравления суррогатами алкоголя и многих других причин.
То есть бомжевание можно считать формой замедленного самоубийства. И ведь так, позволив себе деградировать, убить себя все-таки легче, чем более решительным образом — зарезавшись, повесившись, утопившись или что-нибудь в этом роде. Так чему же мы удивлялись? Я несколько раз слышал от людей, совершавших суицидные попытки, что до той минуты они были совершенно уверены в том, что уж кто-кто, а они-то никогда не покусятся на свою жизнь… Точно так же каждому из нас казалось, что уж ему-то не грозит опасность стать бомжем, что уж ему-то чувство собственного достоинства не позволит так опуститься… Однако «от сумы и от тюрьмы не зарекайся».
… Время от времени мы останавливались на той или иной заштатной планетке или искусственной космостанции для того, чтобы пополнить запасы провизии и подзаправиться горючим, а иногда нас и инспектировали — то таможенники, то жандармы. Последние — чтобы проверить документы и сличить номера корабля с картотекой угнанных. А ведь скутер был нами именно угнан и документов у нас, конечно же, не было. Но решение всех сложностей, пользуясь своим даром, брала на себя Аджуяр, и мы преспокойно двигались дальше.
Я же неизменно оставался в стороне от всех этих мероприятий. Лишь однажды с властями вынужден был непосредственно столкнуться и я, и событие это чуть было не закончилось весьма плачевно. Но обернулось внезапной радостью. Дело было так.
Аджуяр заболела. И на время мне пришлось оставить праздное времяпрепровождение и бесконечное участие в бредовых мнемофильмах. Старуху знобило, она не могла подняться, порой она впадала в забытье или бредила. Мне приходилось одновременно и ухаживать за ней, и следить за показаниями приборов в штурманской рубке. Если я чего-то не понимал, я консультировался в сложном вопросе с больной в минуты ее просветлений. Ни малейшей благодарности за мою заботу она не проявляла, а уж во время консультаций непременно перечисляла в мой адрес все синонимы слова «идиот». Как филолог, я отметил, что данный синонимический ряд весьма обширен.
Но до обиды ли мне было? Страшно даже представить, что случится со мной, с Лялей и с Ромкой, если она умрет. А как прикажете ее лечить? Подобие индивидуальных аптечек, а точнее, автоматические универсальные диагностико-лечащие приборы, космолетчики (кроме, конечно же, моих джипси) носят на теле и не расстаются с ними. И хозяева скутера унесли свои экземпляры с собой, а мы не додумались отобрать их. А до ближайшего населенного пункта, где можно было бы найти врача, оставалось еще несколько дней лета.
Да к тому же это была не космостанция, а небольшая планетная система. Самостоятельно пристыковаться я, пожалуй, еще смог бы, а вот приземлиться… Не уверен.
И вот тут-то нас и настиг очередной жандармский патруль. Махина крейсера зависла неподалеку от нашего суденышка, двигаясь параллельно с ним, и модуль связи требовательно заверещал. Я отозвался, предварительно отключив передающую видеосистему. О такой необходимости предупредила меня Аджуяр, так как мой портрет, скорее всего, введен в реестр разыскиваемых лиц и жандармский бортовой компьютер безошибочно распознал бы меня.
На экране появилось пухлое рыжеусое лицо в обрамлении форменного воротничка:
— Эй, там, на скутере, — позвал офицер с явственным раздражением в голосе, — я не понял, ты меня видишь или нет?
— Да, конечно, — отозвался я. — Я прекрасно вас вижу.
По выражению лица рыжеусого было понятно, что его обладатель — из породы людей вечно недовольных, но не злых. Такие любят вас нудно поучать — к месту и не к месту.
— Какого же дьявола ты отключил изображение?! — повысил голос жандарм. Это, брат, тебе не частная беседа. С девкой своей в прятки играй. А с нами играть нечего. Мы — представители Его Величества. Или ты Его Величество не уважаешь?
— У нас поломка, — уклоняясь от ответа, соврал я. — Похоже, метеорит попал куда-то не туда.
— А то, что с неисправной системой связи движение запрещено, ты не знаешь, болван ты разэтакий?
— Виноват, прошу прощения, — смиренно откликнулся я. — Но это случилось совсем недавно, и с тех пор мы еще не встречали пунктов ремонта.
— Чует мое сердце, что-то ты, брат, темнишь, — покачал головой офицер. Должна была сработать аварийная система, а соответствующих сигналов ваш корабль не подает. Сколько вас на борту?
— Двое.
— Ладно. Готовьтесь принимать гостей. Мы спускаем шлюпку. И учти: малейшее замешательство расценивается как сопротивление властям, и мы открываем огонь.
— В курсе, — ответил я, как только мог спокойно, — я себе не враг. — И, отключив связь, опрометью кинулся в спальню Аджуяр.
— Жандармы! — выкрикнул я, влетев к ней. — Они направили к нам шлюпку!
— Успокойся и не дергайся, — вымученно усмехнулась старуха, приподнимаясь. — Встреть их. А когда они потребуют документы, скажи, что все бумаги у матери.
— У кого? — вырвалось у меня.
— У меня! — рявкнула старуха, сверкнув на меня глазами, и ее голова без сил опустилась обратно на подушку. — Туповат ты у меня, сынок. В кого только уродился… Твоя задача — заманить их ко мне в комнату, а уж остальное предоставь мне.
Кивнув, я помчался обратно в рубку, чтобы помочь жандармам пристыковаться. Не хватало мне показаться им недостаточно вежливым и насторожить чем-то еще, кроме отключенной видеосистемы модуля связи.
