Яна Дубинянская - Финал новогодней пьесы

Наконец, они причалили, и Лара получила у хозяина яхты свои часы, оставленные в залог. Тут же вокруг сформировалась небольшая группка мальчишек-матросов, требуя у нее автограф, – видимо, в компании отыскался ценитель кино, успевший заглянуть под крышку приза Шеррингского кинофестиваля. Со всех сторон тянулись грязные и татуированные руки, потрясая какими-то мятыми этикетками, старыми билетами, денежными купюрами… Все поплыло перед глазами, она споткнулась, и сильный рывок извне выдернул ее из плотного кружка юных поклонников.

Она потирала запястье, а Франсис хохотал весело и самозабвенно, откинув назад голову. И что он нашел в этом смешного? Завтра вся набережная будет гудеть о том, что знаменитая актриса Лара Штиль уединялась на яхте с каким-то…

Хоть бы его приняли за ее мужа. Многим кажется, что они похожи…

– Надо бы подбросить пару монет этим ребятам, – Франсис рылся по карманам, то и дело вспыхивая последними отдельными смешками. – Черт, нету мелочи, жалко. Они дали мне понять, что я таки действительно сплю с кинозвездой!

Он шутливо раскинул руки, заключил ее в объятия и стиснул жарко и крепко, до боли. Горячие пальцы мяли тело сквозь платье, к лицу прижалась соленая футболка с шершавой облезающей картинкой, оправа очков вонзилась в переносицу. Ни возмутиться, ни крикнуть, ни вырваться – только застонать в прикушенную губу и ждать, когда он отпустит.

Отпустил. Чуть отстранил, придерживая за плечи, а затем склонился над ней, заранее округляя рот под куцыми усами…

– Ты с ума сошел, – приглушенно бросила она сквозь зубы. – Вокруг масса людей, многие меня знают. Нас не должны вообще видеть вместе, а уж тем более… Ладно, я пошла.

– Подожди, – он поймал ее за руку, – а как мы завтра?…

– Придумай что-нибудь. Ты знаешь, где меня искать.

– Идет.

И все-таки развернул ее к себе, и коротко, звонко поцеловал в губы на прощание.

И она зашагала по набережной, сначала все быстрее, едва не срываясь на бег, а потом, медленнее, еще медленнее… Жара уже спала, и огромные толпы курортников выползли подефилировать к морю, двигаясь навстречу сплошной галдящей стеной. И кто-то постоянно подворачивался под ноги, кто-то толкал в бок, а кого-то толкала она, с кем-то никак не могла разминуться… И у всех у них были плоские, никакие, тупые счастливые физиономии, словно одна уродливая маска, небрежно вылепленная из коричневатого пластилина. А ракушечным плитам под ногами не было конца, и Лара с тоскливым отчаянием уговаривала себя, что дальше, по парку, идти будет намного легче… По парку, где тенистая аллея петляет между пальмами и олеандрами и где только позавчера лейтенант Брассен и Лара Штиль весело смеялись вдвоем…

Нет. Не надо этого, пожалуйста…

Она повернула в сторону, вышла на улочку, перпендикулярную набережной, и поймала такси. Дорога до коттеджа по верхнему шоссе заняла всего пять минут, боже мой, как хорошо…

И еще – господи, какое счастье! – там, в коттедже, не оказалось Фрэнка.

На подлокотнике кресла лежала записка – большая, заметная, размашисто написанная синим маркером: «Лара, мы в заповеднике, приходи как можно скорее. Мы с Винченцо ждали до последнего. Фрэнк, 15.30. P.S. Я тебя люблю».

Рядом огромным нелепым веником торчал букет полностью увядших и осыпавшихся темных роз.

И почему горничная их не выбросила?

Накатила мутная, непреодолимая усталость, смешанная с мелким противным ознобом. Лара прошла в ванную, пустила горячую воду, вернулась, с усилием стащила через голову платье, на синих полосах которого солевой россыпью проступили следы морских брызг. Потом набросила на плечи халат, с минуту постояла над мертвыми цветами, затем, царапая руки шипами, подняла букет вместе с вазой, вышла на порог и выплеснула все содержимое вазы в ближайшие кусты. На полу и крыльце осталась густая дорожка коричневых лепестков… но на нее уже не было сил.

Клубы пара и обжигающая вода. Да, так хорошо… Напрочь выпарить ненужные мысли и лишние чувства. Ничего особенного не произошло, ты просто устала, страшно, смертельно устала… Запрокинуть лицо, коснуться воды волосами, затылком, глубже, глубже, зажмурить глаза… вынырнуть. Прохладная струя воздуха освежает мокрую голову – легонько и приятно. Вот только откуда такая свежесть в сплошном жарком тумане?

– Лара, ты вернулась? Слава богу! Я уже…

Фрэнк.

Даже входную дверь не закрыл…

– … Уже собирался идти заявлять в полицию, заскочил вот за документами. Надо позвонить Винченцо, он совсем места себе не находит. Съемки, конечно, сорвались… ты бы хоть предупредила! Ты в ванной?

Нет никаких сил подняться… но это нужно сделать. Подняться и, подавшись вперед расслабленным телом, с которого стекает на пол вода, защелкнуть изнутри шпингалет.

Прости, Фрэнк, не могу тебя видеть.

Не видеть и не слышать никого…

Долго-долго лежать в постепенно остывающей, теперь просто очень теплой воде и ни о чем, ну, почти ни о чем не думать… В конце концов он закончится, этот сумасшедший, сумбурный, чудовищный и уже неотменимый день.

* * *

Честное слово, денек выдался что надо!

Расставшись с Ларой, Франсис еще немного пошатался по набережной. Предвечернее солнце светило мягкими нежаркими лучами, воздух стал теплым и почти неподвижным, и навстречу попадались одни красавицы, и все они призывно улыбались неотразимому, хоть и одетому в штатское лейтенанту Брассену.

Впрочем, сегодня он уже не желал новых побед. Зачем нивелировать мелочами ту, великую, которую ему удалось-таки одержать! Что не вышло бы ни у кого другого, – вот у Поля, например, ни за что! – потому что никто другой не обладает и половиной его, Франсиса, сокрушительных достоинств. Он даже заглянул мельком в зеркальное окно лотерейного киоска, пригладил пальцем усы и сам же рассмеялся над этим простодушным самолюбованием. Нет, для полного счастья лейтенанту Брассену было мало собственного восхищения собой. О его грандиозной победе непременно должен был узнать еще кто-нибудь.

Поразмыслив, он направился в «свой» публичный дом. Заведение располагалось неблизко, но размять ноги хорошей прогулкой было даже приятно. Давно ему не шагалось так легко и свободно – все-таки мундир имеет свои недостатки. Правда, теперь надо подумать, как не попасться в таком виде на глаза командованию, возвращаясь на борт… меньше с тем, обойдется. Можно перехватить своих перед посадкой в шлюпки и одолжить у кого-то из ребят китель, а джинсов в темноте не будет видно. Главное, чтобы ни одна шестерка не настучала… но Франсис свято верил в мужскую солидарность и офицерскую дружбу.

В борделе его ждало небольшое разочарование. Мадемуазель Аделаида была занята с клиентом, впрочем, если господин согласен подождать… Черта с два. Победители не ждут. Франсис повернул на сто восемьдесят градусов и направился обратно к набережной. Жалко. Он с удовольствием поболтал бы сейчас с Имре, просто поболтал… ну, может, и не просто. Симпатичная девчонка… а он, скорее всего, больше никогда ее не увидит.