Томас Диш - Щенки Земли

Это был рай – и вот он потерян, совершенно потерян.

ГЛАВА ПЯТАЯ,

в которой происходит наихудшее

Едва ноги Жюли Дарлинг коснулись земли, ее охватило сентиментальное настроение и она стала умолять нашего Господина доставить нас на ферму Скунсов, где мы с ней впервые встретились. Я поддержал ее просьбу не столько из сентиментальности, сколько из необхо­димости избавиться от Святого Бернара (который каким-то образом решил, что оказался по соседству со Шварцвальдом). Наш Господин, как обычно, удовлетворил каприз.

Пока Крохотуля бегом обследовала темные заросли (в самых мельчайших деталях они выглядели не менее реалистичными, чем все, что можно было создать на астероидах с пульта управления), мы с Жюли, сидя на самой слабой Сворке, изумлялись изменениям, которые внесло время не только в нас самих (мы успели выйти из щенячьего возраста, достичь зрело­сти и теперь слушать восторженные возгласы нашего собственного милого щенка), но и во все, что нас окружало. Крыша сарая провалилась, в саду и на окрестных лугах укоренились и пышно разрослись молодые деревца. Жюли упивалась зрелищем этого упадка, как, должно быть, упивались молодые леди восемнадцатого века приводившимися в порядок руинами Готического Возрождения. Ее жажда возвращения в прошлое была так велика, что она при­нялась выклянчивать у нашего Господина освобождения от Сворки!

– Пожалуйста, – хныкала она, – только разочек. Быть здесь на Сворке для меня то же самое, что оказаться выпавшей из потока времени. Я хочу попробовать дикость на вкус.

Наш Господин делал вид, что не слышит.

– Очень-очень прошу, – заскулила она громче, хотя теперь ее голос больше походил на лай.

Голос, зазвучавший в моей голове (и в голове Жюли, конечно, тоже), стал утешать:

– Ну-ну, тихо. В чем дело, мои дорогие, мои милые, мои замечательные любимцы? По­чему вам хочется освободиться от Сворки? Зачем? Ведь она такая слабенькая! Вы хотите превратиться в Дингов?

– Да! – ответила Жюли. – Именно сегодня, на всю вторую половину дня я хочу стать Динго.

Я был шокирован. Но, должен признать, и немного взволнован. Утекло так много воды с тех пор, как я обходился без Сворки, что эта примитивная мысль появилась и у меня. Все­гда есть нездоровая жажда удовольствия натянуть на себя мундир врага, стать чем-то вроде двойного агента.

– Если я отпущу Сворку, вы лишитесь возможности позвать меня. Вам придется только ждать моего возвращения.

– Все будет в порядке, – уверяла его Жюли, – мы и шага не сделаем с фермы.

– Я вернусь утром, маленькие мои. Ждите меня.

– О, мы дождемся, – нараспев пообещали мы с Жюли, словно были его антифоном.

– Вот и я, – заявила о себе Крохотуля, которой по требованию матери пришлось пре­кратить обследование местности.

И тогда он ушел. Наши разумы выскользнули из Сворки, и нас охватили такое смяте­ние и такой вихрь мыслей, что в течение нескольких минут никто не отважился заговорить. Когда разум на Сворке, в голове может присутствовать несколько мыслей одновременно. Теперь нам предстояло научиться мыслить медленнее – в линейной последовательности.

Щеки Жюли зарделись, глаза заискрились необычным блеском. Я понял, что, вероятнее всего, эта любимица впервые в жизни оказалась без Сворки. Видимо, она чувствовала легкое опьянение, и у меня, несмотря на былой опыт, определенно было именно такое ощущение.

– Привет, земляне, – сказала она. Ее голос, казалось, стал другим, сделался более рез­ким и решительным.

Она сорвала яблоко с ветки над головой и потерла его о свою бархатную кожу.

– Тебе не следует это есть. Если помнишь, – предостерег я, – там могут быть микробы.

– Знаю. – Она впилась в яблоко зубами и, давясь от смеха, предложила остаток мне. Это был явно литературный пассаж, но я не смог найти повод отказаться.

Откусив кусочек, я заметил половину червяка, оставшуюся в яблоке. Меня вырвало, и это положило конец нашей едва начавшейся игре в аморальность. Жюли нашла водопровод­ную колонку и ухитрилась заставить ее работать. Вода имела ржавый вкус, но он был гораз­до приятнее того, который я ощущал во рту. Потом моя голова покоилась на коленях Жюли, а ее пальцы ерошили мне волосы – и я уснул, хотя была еще только середина дня.

Когда я проснулся, тепло послеполуденного солнца обжигало меня с головы до пят; я был весь в поту. Ветер мелодично шумел в листве деревьев. Прямо над моей головой хрипло каркнула ворона, потом она взмыла в воздух. Я беспечно следил за ее неуклюжим полетом, но моя беспечность постепенно окрашивалась чувством тревоги. Я как бы осознал свою смертность.

– Мы долежимся до солнечного ожога, – спокойно поделилась своими соображениями Жюли. – Думаю, следует перебраться в дом.

– Это будет нарушением права собственности, – подчеркнуто строго возразил я, вспом­нив запрет Роксаны заходить в дом.

– Тем лучше, – сказала Жюли; ее романтическое стремление побыть Динго хотя бы один день еще не иссякло.

Внутри дома с потолка свешивались липкие, пыльные клочья паутины, а скрипучий пол был завален обоями, сорванными со стен временем. В одной из верхних комнат Жюли обнаружила шкафы и комоды с покрывшейся плесенью одеждой, в том числе несколько хлопчатобумажных платьев, которые были бы впору десятилетней девочке. Трудно было представить, что Роксана могла быть такой маленькой – или такой бедной. У меня возникло смутное чувство вины за то, что мы открыли это окно в ее прошлое, и, когда одно из платьев, почти истлевшее за долгие годы, оказалось у меня в руках, внутри него мне почудилось ма­ленькое привидение. Я увел Жюли в другую комнату, где стоял какой-то странный аппарат с широкой подушкой, которая возвышалась чуть ли не на метр над полом. От подушки исхо­дил омерзительный запах.

– Каддлис, смотри-ка – это кровать! Настоящая! Такая редкость была бы на астероидах бесценным подарком судьбы.

– Полагаю, что так, – ответил я, – если бы удалось убрать этот запах.

– Должно быть, она вся прогнила, как и одежда.

Я сел на край кровати, и она подалась под моей тяжестью с металлическим скрипом, таким же, как скрип колонки во дворе. Жюли засмеялась и, усевшись рядом со мной, стала прыгать на постели. Кровать застонала, стон усилился до скрежета, а скрежет завершился лязгом. Жюли безудержно расхохоталась, когда кровать рухнула на пол. Поглядев на Жюли, развалившуюся возле меня на этом причудливом аппарате, я почувствовал нечто такое, чего не испытывал прежде. Потому что хотя мы с Жюли близко знали друг друга уже многие го­ды, я никогда так безотлагательно не желал ее. Вне всякого сомнения, это тоже было следст­вием отсутствия Сворки.