Вадим Проскурин - Пламя Деметры

Все прочитанные данные Анатолий сразу скопировал в эйдетическую память, он решил, что подключать мобилу к компьютеру будет слишком нагло. Осталось только поговорить с Вахидом и можно уходить отсюда. Хорошо, что в памяти компьютера обнаружился подробный план всей базы.

— Как думаешь, Ратников ушел насовсем? — спросил Сингх.

— Вряд ли, — ответил Дзимбээ. — Похоже, что это зрелище произвело на него сильное впечатление. Я не верю, что, увидев эту резню, он вдруг решил, что отныне будет воевать на их стороне. По-моему, он действительно решил проникнуть на их базу.

— Думаешь, у него получится?

— Кто знает? — Дзимбээ пожал плечами. — С одной стороны, он элитный боец, он гораздо сильнее тех двоих. Если бы он захотел, он расправился бы с ними без проблем. Но на базе может быть несколько сотен людей… шальная пуля…

— Ладно. Сколько он просил? Трое суток?

— Да. Если через трое суток он не вернется, мы можем считать, что он погиб.

— Тогда подождем трое суток, а если окажется, что он нас обманул, он еще пожалеет. Будем считать, что с этим делом пока все.

— Какие будут последствия от этой передачи?

— Какие-какие… Багров приказал Танаке создать вокруг Олимпа стокилометровую демилитаризованную зону.

— Это как?

— На вероятных путях следования противника разместить блокпосты плюс следящее оборудование. Ящерские поселения уничтожать.

— Все?

— Все.

— А у нас хватит энергии?

— Должно хватить.

— Но там же тысячи ящеров!

— Сотни тысяч.

— И что?

— А ничего. Официальная позиция братства гласит, что ящеры не люди. Деметра предназначена для людей, а остальные формы жизни могут либо приспособиться, либо исчезнуть с лица планеты. Ящеры напали на людей, значит, они сами виноваты.

— Начнется затяжная война.

— Если энергии хватит, война не станет затяжной.

— Но это же геноцид!

— Любой терраформинг — геноцид. Разница только в том, что в случае терраформинга ящеры вымрут не сразу, а постепенно. По-моему, лучше уж сразу.

— Наш отдел в этой операции как-то участвует?

— Никак. Теперь наша главная задача — защитить Олимп от террористов.

— Только Олимп?

— Нет, не только Олимп, еще все крупные города. Есть мнение, что наркомафия перейдет к террористическим методам.

— Им больше ничего не остается.

— Они могут сложить оружие, Багров уже объявил амнистию.

— Они об этом знают?

— Откуда? По телевизору это передают, но какой нормальный командир наркомафии позволит своим бойцам смотреть телевизор? Они сдадутся только тогда, когда их верхушка поймет, что сопротивление бесполезно, а к этому времени прольется столько крови, что амнистию придется отменить. Жаль.

— Но чего они добиваются? Вернуть все обратно? Сделать так, чтобы все вокзалы снова заработали? Так это невозможно!

— Они хотят занять наше место, чтобы вместо Багрова всем рулил Бахтияр, а вместо нас с тобой чтобы работали Аламейн и Мусусимару. И еще они хотят прекратить терраформинг и жить с ящерами в мире и дружбе.

— Зачем?

— Идеология у них такая. Что-то вроде того, что ящеры тоже почти как люди и надо их беречь… Интересно, что они стали бы говорить, если бы захватили власть. Боюсь, в таком случае у них ящеры быстро перестали бы быть друзьями человека. Ладно, что-то мы с тобой отвлеклись, давай лучше вернемся к нашим баранам. Главная задача на сегодняшний день — сделать так, чтобы террористических актов в Олимпе было поменьше. Напряги ребят, пусть составят список вероятных целей и пусть продумают план защиты города. Посмотришь, что они насочиняют, добавишь свои мысли, а то, что получится, тащи ко мне, будем думать дальше.

Говорят, от амброзии не бывает похмелья. Может, так оно и есть, но от коньяка похмелье бывает, даже от самого хорошего коньяка. Якадзуно убедился в этом, когда его разбудил истошный вой сирены, а затем увесистый пинок по кровати.

Якадзуно открыл глаза и увидел, что его кровать пнул Мин Го, который орал, безуспешно пытаясь перекричать вой сирены:

— Вставай, козел, боевая тревога!

Якадзуно сообщил в грубой форме, что он не козел, но с кровати встал, оделся, взял оружие и обнаружил, что в комнате никого, кроме него, уже нет, куда идти, он не знает, и вообще почувствовал себя полным идиотом.

Он вышел в коридор и направился в ту сторону, где, как ему казалось, должен находиться центр подземного города. Он успел дойти только до первого перекрестка.

— Стой, кто идет! — раздался голос из темноты. Якадзуно замер на месте.

— Свои, — ответил он. — Якадзуно Мусусимару, на службе со вчерашнего дня. Оружие есть, а куда идти, не знаю.

Якадзуно подумал, что зря не надел инфракрасные очки- тогда было бы видно, с кем разговариваешь.

— Никуда не идти, — приказал голос. — Оружие кладешь на пол, сам ложишься на живот, руки сложены за спиной, ноги расставлены.

Якадзуно выполнил приказ, несмотря на то что из-за похмелья это было весьма затруднительно.

Часовой шумно втянул воздух ноздрями.

— Пил, что ли? — удивленно спросил он.

— Да, мы с ребятами вчера переезд обмывали.

— Раньше у Аламейна служил?

— Да.

— Тогда почему не со всеми?

— А где все?

— Ты что, свой пост не знаешь?

— Мне так никто и не объяснил, где мой пост.

— Ну ты даешь… Набрали охламонов… — невидимый часовой что-то сделал с рацией и заговорил строгим уставным голосом: — Докладывает рядовой Хусейн. На посту задержан посторонний, назвался Якадзуно Мусусимару, говорит, что из дивизии бригадного генерала Аламейна ад-Дина. Пьян в стельку, где его пост, не знает… Да, так точно, жду.

Через минуту рация снова пиликнула, рядовой Хусейн снова представился, а затем некоторое время молча выслушивал указания. Далее он заверил рацию, что все понял, оборвал связь и обратился к Якадзуно:

— Вставай, вояка. Почему не сказал, что освобожден от караульной службы?

— Ну… боевая тревога все-таки… — замялся Якадзуно.

— До особого распоряжения на боевые тревоги можешь не реагировать. И нечего слоняться по комплексу, только людей нервируешь, не ровен час, пристрелят еще.

— Но меня разбудили…

— Надо было послать! Давай проваливай отсюда и больше мне не попадайся.

Якадзуно с трудом встал на ноги и побрел обратно. Ему было очень неприятно. Не то чтобы он потерял лицо, нет, до этого дело пока еще не дошло, но все равно ему было очень неприятно.

Изображение на экране на мгновение остановилось, а затем вообще исчезло, и на месте разгромленной фермы появился Джон Рамирес. Он выглядел взъерошенным и говорил с трудом. Непосвященному трудно было понять, в чем дело — то ли он накачался амброзией по самое не могу, то ли просто очень потрясен случившимся.