Роберт Хайнлайн - Дети Мафусаила

Аплодисментов не последовало, но Лазарь видел, что многие колеблются. Хотя слова Бертрама Харди шли вразрез с привычным для них образом мыслей, слова эти, казалось, были словами самой судьбы. Впрочем, в судьбу Лазарь не верил. Он верил в… впрочем, какая разница? Чего ему очень сейчас хотелось, так это переломать братцу Бертраму руки.

Ева Барстоу попросила слова.

— Если Бертрам действительно имеет в виду то, что он сказал, я лучше буду жить в Ковентри, с асоциалами, — заявила она. — Но как бы то ни было, он внес предложение, и если оно меня не устраивает, я должна предложить что-нибудь свое. Однако я не приму ни одного плана, по которому мы должны будем выжить за счет наших недолговечных собратьев. Скажу больше: теперь мне совершенно ясно, что даже само существование людей-долгожителей — наше с вами существование — убивает дух наших сородичей! Наше долголетие, наши богатейшие возможности заставляют их считать свои лучшие стремления напрасными и скоропреходящими. Любые стремления — кроме борьбы с надвигающейся смертью! Само наше присутствие в этом мире лишает их сил, разрушает все их представления и вселяет в простого человека панический страх перед смертью. Я предлагаю такой план. Мы объявим о своем существовании, расскажем о себе всю правду и потребуем нашей доли планеты. Небольшой уголок, где мы могли бы жить отдельно от всех. Если наши несчастные собратья пожелают обнести его высокой стеной на манер Ковентри… Что ж, может, нам и вправду лучше поменьше с ними общаться.

Шум одобрения заглушил редкие возгласы сомневающихся. Поднялся Ральф Шульц.

— Не подвергая сомнению замысел Евы, хочу предупредить: человечество не пойдет с легкостью на предложенную нами самоизоляцию. До тех пор, пока мы не покинем этой планеты тем или иным способом, люди не смогут о нас забыть. Современные средства связи…

— Значит, надо перебраться на другую планету, — ответила Ева.

— На какую же? — вскричал Бертрам Харди. — Венера? Так я лучше в паровом котле поселюсь! Марс? Голый и бесплодный…

— Мы приспособим его, — настаивала она.

— На это даже нашей жизни не хватит. Нет, дорогая Ева, решительность твоя, конечно, достойна всяких похвал, однако смысла в этом ни на грош. В Солнечной системе для человека годится только одна планета — наша.

Слова эти натолкнули было Лазаря на какую-то мысль, однако она тут же ускользнула. Что-то… что-то такое; он об этом слышал как будто вчера… или несколько раньше? Это было каким-то образом связано с его первым космическим полетом более ста лет назад… Гром и молния! Эти штучки, которые выкидывает иногда память, с ума могут свести!

И тут его осенило: звездолет! Он ведь почти готов и висит где-то между Землей и Луной!

— Ребята, — протянул он, — прежде чем начать обсуждение переезда на другую планету, надо бы рассмотреть все возможности.

Лазарь выждал, пока на его слова обратят внимание присутствующие.

— Вам когда-нибудь приходило на мысль, что вокруг Солнца собрались еще не все планеты?

Тишину нарушил Заккур Барстоу:

— Лазарь, ты серьезно об этом думаешь?

— Еще как!

— Не похоже что-то. Может, тогда объяснишь толком?

— А как же, — Лазарь обвел взглядом зал. — Там, наверху, болтается звездолет; в нем полно места, и построен он специально, чтобы летать к другим звездам. Почему бы не взять его, да не поискать себе подходящий огород?

Бертрам Харди оправился первым:

— Не могу понять: то ли нашего председателя осенило, то ли он над нами издевается, однако, если он говорил всерьез, то я отвечу; мой аргумент против возрождения Марса станет в десять раз убедительнее по сравнению с этой дикостью. Я так понимаю: безнадежные идиоты, действительно собирающиеся в полет, намерены лететь лет этак сто. К тому времени, может быть, внуки их и наткнутся на что-нибудь стоящее. А может, и нет. В любом случае — меня это не интересует. Я не собираюсь провести сотню лет в железной цистерне, да вряд ли и проживу так долго.

— Подожди, — перебил его Лазарь. — Где Энди Либби?

— Здесь, — поднялся тот.

— Счетчик, выйди-ка вперед и скажи: ты не прикладывал лапку к конструированию этих кораблей для полета к Центавру?

— Нет. Ни к этому, ни к первому.

— Тогда все ясно, — обратился Лазарь к собравшимся. — Если Счетчик не занимался корабельным двигателем, то звездолет не так быстроходен, как мог бы. Счетчик, родной, займись-ка ты этим поскорее. Кажется, решение задачки нам скоро пригодится.

— Но, Лазарь, вы думаете…

— А что, теоретически это невозможно?

— Вы сами знаете, что возможно, однако…

— Тогда займи делом свою башку!

— Э-э… хорошо.

Либби покраснел — щеки его запылали едва ли не ярче рыжей шевелюры.

— Минуту, Лазарь, — сказал Заккур Барстоу, — предложение твое мне нравится, и надо бы его обсудить поподробней, вопреки неудовольствию брата Бертрама. Даже если брату Либби не удастся найти способ увеличить ускорение — а по-моему, так оно и случится: в механике полей я кое-что понимаю. Пусть даже так — столетний срок меня не пугает. С помощью анабиоза[9] и посменных вахт большинство из нас сможет дожить до конца перелета. Это…

— А с чего это ты так уверен, что нам разрешат воспользоваться кораблем? — не унимался Харди.

— Берт, — холодно сказал Лазарь, — если у тебя язык зачесался, то я на то и председатель, чтобы у меня слова просить. Ты даже не делегат от Семьи, и я тебя предупреждаю в последний раз.

— Как я уже сказал, — продолжал Барстоу, — в том, что звезды будут осваивать именно долгожители, есть своя закономерность. Мистики сказали бы, нам это на роду написано. — Он сделал небольшую паузу. — А насчет звездолета, о котором говорил Лазарь, — может быть, нам его и не отдадут, однако Семьи имеют достаточно денег, и если нам понадобится звездолет, пусть даже не один, мы вполне можем его построить. По-моему, разумнее всего рассчитывать, что нам дадут это сделать — другого варианта у нас, похоже, нет. Возможно, это единственное решение проблемы, не связанное с уничтожением Семей.

Последние слова Барстоу выговорил мягко и медленно, с глубокой печалью в голосе. Собравшихся будто сковало морозом. Большинство из них вовсе не были готовы к такому обороту — и происходящее казалось им чем-то вроде дурного сна. До сих пор им даже не приходило в голову, что возможна ситуация, в которой не удастся найти решение, приемлемое для большинства «недолговечников». Заявление Старшего Поверенного о своих опасениях по поводу возможного истребления Семей и допущение того, что на них могут открыть самую настоящую охоту, — напомнило каждому о том, о чем и подумать было страшно!