Сергей Абрамов - Как хорошо быть генералом

Ах, доброта, доброта, мягкая постелька!.. Кстати, о собаке. Вряд ли та, рыженькая, из Верхних Двориков, когда-нибудь обретет себе хозяина. Все кругом добры мимоходом: погладили, приласкали, а там хоть трава не расти.

Вот к кому Истомин действительно добр, так это к собственной жене. Чтобы впоследствии не путать ее с бывшей — Анютой, обозначим имя: Татьяна Васильевна.

Истомин женился на Татьяне Васильевне не второпях: с год примерно ухаживал, примеривался, присматривался, взвешивал да и привык за год. Пусть фраза звучит чуть-чуть не по-русски, но Татьяна Васильевна стала для Истомина именно привычкой. А пока он приглядывался да привыкал, то никакой ломкой характера, естественно, не занимался, не лез в чужой монастырь со своим уставом. Ну а у монастыря, то бишь у Татьяны Васильевны, устав свой, вполне самостоятельный, отработанный. И оказалось — вот открытие-то! — что два устава вполне могут прилично сосуществовать. Как два государства… А тут как-то сам собой сын родился, подрос, тоже какой-никакой устав себе нажил. Вот вам уже и три государства! И прекрасно живут — мирно, славно, хотя и несколько отчужденно: каждый сам по себе, каждый вполне суверенен. Что считают нужным — выносят на общее обсуждение, а что не считают, то за собой оставляют. Или в себе.

Скажете, это не семья? Скажете, все трое просто добрые соседи по квартире, а не муж, жена, сын? Скажете, муж и жена — одна сатана?..

А Истомину, как ни странно, нравился сей мощный разгул демократии, нравилось их «общество семейных свобод». Почему? Да потому, что такой порядок не требовал к священной жертве хрупкую нервную систему Истомина, не изнашивал ее.

Помнится, Татьяна Васильевна поначалу попыталась объединить уставы, выработать общий — семейный. Но год ухаживания лучше всяких доводов убедил Истомина в бессмысленности этого сложного тягостного мероприятия. Ведь как было бы: нарушил общий устав — преступник, отвечай перед женой, перед сыном. А свой собственный нарушай сколько хочешь: не перед кем-нибудь — перед самим собой отвечать. Поэтому Истомин настойчиво Татьяне Васильевне воспротивился: не впрямую, не грубо, но исподволь уклонялся от ее посягательств на его личную жизнь. А она — женщина умная, все усекла, отступила, а позже и сама поняла и приняла житейскую правоту мужа.

А сейчас он ехал и размышлял: правоту ли?..

В своих работах — особенно публицистических — он вовсю отстаивал иную правоту: он писал о крепких и дружных семьях, где все общее — и горести, и радости, где каждый живет заботами каждого, где никто ни о какой суверенности слыхом не слыхивал, не исключено — понятия такого не знает.

Естественно возникает вопрос: когда писатель искренен — в своих книгах или в своей жизни?

Что вернее: слово или дело?

Существо по имени Финдиляка, а вернее — ее создательница, как мы уже слыхали, заявило, что Истомин совсем не знает жизни, что его книга — сплошное самолюбование. Что скрывать, Истомину нравилось быть добрым мудрецом.

Нравилось — быть?

А не вернее ли — казаться?..

Он умел казаться мудрым и всепонимающим, и вот что забавно: люди ему верили. Люди писали ему искренние письма, спрашивали совета: так ли они живут, верно ли? Впрочем, он на письма не отвечал: ответишь на одно — остальные, как из мешка, посыплются, а к чему ему лишние хлопоты? Но льстило ему, ох как льстило признание читателей, козырял он при случае этими письмами: знай, мол, наших!..

А вот хозяйка Финдиляки Истомину не поверила и уехала на остров Шикотан. А книгу снесла в букинистический и вернула себе кровные восемь гривен: деньги хоть и малы, а все нужнее в хозяйстве…

Но как тогда объяснить нелогичную для Истомина выходку с трактористом?.. Да чего ж ее объяснять, коли она нелогичная? Но нелогичный поступок тоже поступок, а это автора радует: способен, значит, его герой на эмоции…

Как же растянулась для Истомина дорога от Москвы до Ярославля: не на три сотни километров, а на добрых двадцать лет жизни! Что же, спрашивается, случилось с бедным Истоминым? Не иначе — воздух на той дороге особенный, с неизвестными науке химическими вкраплениями. А может, случилась здесь какая-никакая флуктуация, редкое физическое явление, а говоря проще, очевидное-невероятное. Очевидное: для всех прошло несколько часов. Невероятное: для Истомина, как для карлика Носа из сказки Гауфа, промчалось много лет…

Может, так, а может, иначе. Не нам решать; на это поумнее головы есть.

И уже звонили над городом Ростовом Великим знаменитые колокола: то ли в честь торжественного вступления писателя Истомина в городские владения, то ли киностудия «Мосфильм» снимала очередную киношку из прошлой жизни. Басом раскатывался могучий «Сысой», повыше вторил ему тысячепудовый «Полиелейный», звонко частил красавец «Лебедь», и нахально перебивал их мелкий «Баран». Плыл в горячем воздухе красивый малиновый звон.

Хотя почему малиновый? Почему не вишневый?.. Истомин ответа не знал, да и не слишком волновали его сейчас колокольные разговоры. Лишь с усмешкой отметил он про себя: а не по нем ли звонит колокол, как наказал считать иностранный классик? По нем, по Истомину, по жизни его, славно обустроенной, лихо несущейся, как «жигуль» по дороге Москва — Ярославль.

Но хотелось есть.

Истомин вышел из машины и спросил проходящего мимо военного человека, майора по званию, где здесь пункт питания типа «ресторан». Майор ответил в том смысле, что рядом, мол, два шага, за углом направо.

Туда и направился пехом Истомин, вкусно представляя, как закажет сейчас фирменное ростовское блюдо «котлету по-киевски» и целый графин опять-таки фирменного напитка «Ростов Великий», то есть водопроводной воды с малой дозой клубничного сиропа. Истомин гурманом себя не числил, все это его вполне бы устроило, но не тут-то было! Автор, оказывается, не ошибся, предположив, что колокола работали на отечественное кино: и впрямь в городе заезжие московские мастера лудили нетленку.

Автор считает необходимым расшифровать вышеприведенное словосочетание. Оно означает: создавать высокохудожественное произведение искусства, которое, несомненно, останется в памяти на долгие-предолгие годы. Словосочетание общеупотребительное, широко бытующее в среде творческой интеллигенции…

Судя по костюмам артистов и по вывескам, украсившим оккупированную киношниками часть Ростова, действие будущего фильма происходило в конце прошлого или начале нынешнего века. Мужчины бродили в поддевках, косоворотках и сапогах в гармошку, иные — в визитках или казенных суконных мундирах, дамы щеголяли в длинных, до земли, платьях и шляпках с вуалью. На ресторане, помещавшемся в действительно старом двухэтажном особнячке, висела шикарно сделанная вывеска: «Савой. Ресторанъ г-на Р. Крейцеръ».