Джонатан Летем - Пистолет с музыкой

— Нет, — это она произнесла твердо. Похоже, она была счастлива хоть раз ответить правду.

— Ладно. Давайте-ка зайдем с другой стороны. Тестафер беспокоился насчет пропажи бумаг из офиса. Вы можете сказать что-нибудь об этом?

— Ничего. — Она скинула шлепанец с левого копыта и с неестественной сосредоточенностью почесала бок, словно ее кусала блоха.

— О’кей, — сказал я. — Вы боитесь кого-то и не хотите говорить правду. Отлично. Я терпеливый человек, хотите верьте, хотите нет. Эта цепочка крепка, но не все ее звенья подогнаны друг к другу так, как вы с Тестафером. Так что мы обнаружим, что же скрывается за всем этим. — Я поздравил себя с удачным сравнением и прикинул, что сделать дальше. Я и наполовину не был уверен в том, что говорил, да и терпения мне на самом деле не хватает. Еще как не хватает.

— На Гровера оказывают давление, — неожиданно сказала овца. — Вы же понимаете, это не его вина. Ведь Денни Фонеблюм…

— Довольно! — послышался голос от двери.

Это, конечно, был Гровер Тестафер собственной персоной, и в руке он держал пистолет, нацеленный на меня. Электронный пистолет, стреляющий дротиками, и держал он его так, что вполне мог знать, как с ним управляться.

— Привет, доктор, — сказал я.

Овца молча тряслась в своем кресле.

Тестафер шагнул в комнату и захлопнул за собой дверь. Судя по всему, ему отлично удавалось перемещаться по апартаментам Дульчи на полусогнутых ногах. Доктор проковылял на середину и остановился под сгорбленным торшером. При таком освещении его лицо стало театрально-дьявольским.

— Встать! — скомандовал он.

— О’кей, — нехотя кивнул я.

— Вон!

Я улыбнулся Дульчи и, согнувшись, пробрался к выходу.

— Проваливай! — Он обернулся к овце: — Ты останешься, — голос его срывался.

Я взялся за дверную ручку.

— Одна загвоздочка, Гровер. Шли бы вы первым…

— Заткнись.

Ну что ж, я честно пытался предупредить его. Я открыл дверь, сделал шаг влево и прижался к стене.

— Черт! — выругался Тестафер.

Я смолчал. Ему пришлось сложиться пополам, чтобы пролезть через низкую дверь, и, как только пистолет высунулся на улицу, я ударил его так сильно, как только мог — то есть достаточно сильно. Потом я развернулся и отвесил ему правой снизу, чуть не сломав руку о челюсть. Жирная туша осела в дверях, но я ухватил его за шиворот прежде, чем он упал внутрь. Я прислонил Тестафера к стенке и потянулся за пистолетом, но моя правая рука никак не могла дотянуться до него, так что я просто отшвырнул его ногой на несколько футов. Пистолет упал и потерялся в густой траве.

Тестафер так и сидел, привалившись к стене, а я держал его за шиворот. На его лице отчетливо читались все пятьдесят лет жизни в страхе. Изо рта капала слюна. Мне его даже жалко стало, ей-богу.

— Зайдем-ка внутрь и побеседуем, — предложил я, хотя голос мой был едва слышен.

Он молча кивнул и побрел, шатаясь, к главному входу. Насколько я мог судить, Дульчи старательно выполняла приказ: из пристройки не доносилось ни шороха.

Покои Тестафера отличались несколько большим вкусом и значительно большими размерами. Гостиная была светлой и просторной, во всяком случае так казалось после апартаментов Дульчи. Одну стену целиком занимали полки со старыми журналами в ярких пластиковых обложках. В открытую дверь виднелась кухня, облицованная бело-голубой плиткой, а за ней — заднее крыльцо. Тестафер прошел на кухню и прополоскал рот над раковиной, поболтав воду во рту, словно дегустатор вино редкого урожая. Когда он сплюнул, я не заметил крови, но моя рука до сих пор здорово болела, хотя крови на ней я тоже не заметил.

Приведя себя в порядок, доктор вернулся в комнату и стал передо мной. За это время самообладание к нему вернулось.

— Садитесь, — предложил он, и я сел.

Стол между нами — срез древесного ствола, отполированный до зеркального блеска. На столе ничего, кроме маленькой серебряной шкатулки, и я не особенно удивился, когда он открыл шкатулку и высыпал на стол горстку порошка.

— Вы очень настойчивы, мистер Меткалф, — сказал он, и я почти увидел, как его язык шарит по зубам и деснам, оценивая ущерб.

Я решил перейти прямо к делу. Мне осточертело прощупывать людей с нулевым результатом.

— Мне надо поговорить с Фонеблюмом. — Я постарался, чтобы это прозвучало должным образом.

— Надеюсь, что смогу вам в этом помочь, — осторожно ответил он. — Вы действуете не так, как люди из Отдела.

— Стараюсь.

— Я должен предупредить вас, что вы превышаете свои полномочия.

— Одно из преимуществ моей работы заключается в том, что я сам устанавливаю пределы своих полномочий, — сказал я. — Кто такой этот Фонеблюм, что ему так подчиняются?

Тестафер наклонился и начал измельчать порошок ножичком с рукояткой слоновой кости. Он глянул на меня из-под бровей и снова уставился на порошок, рассыпанный по блестящей поверхности. Солнце светило прямо на стол, и, пока Тестафер стучал ножичком, в солнечных лучах парили облачка белой пыли.

— Почти всю свою сознательную жизнь я провел в поисках ответа на этот вопрос, — ответил он, махнув рукой. — Мне неуютно в городе. Я не люблю людей. Я люблю готовить и слушать музыку. — Он убрал нож в шкатулку — Мы живем в мире компромиссов. В идеальном мире Денни Фонеблюму не нашлось бы места.

Я кивнул, чтобы поддержать разговор.

— Нас познакомил Мейнард, и мне известно только то, что их отношения были необходимы Мейнарду, хотя не знаю почему. Видите ли, он обыкновенный грязный гангстер. Но он имеет долю в делах Мейнарда, и я обнаружил это слишком поздно.

— А в ваших делах?

— Нет, нет. — Тестафер еще раз осторожно подвигал челюстью. — Фонеблюм умеет манипулировать событиями и кармой в своих интересах. Он мог бы испортить мне жизнь, но не делал этого. Но доли в моих делах у него нет. Ни кусочка. — Он достал из шкатулки трубочку и склонился над столом.

— Вы назвали его гангстером — чем он занимается?

Тестафер перестал нюхать, но разгибаться не стал.

— Я не знаю.

— А кто знает?

Тестафер выпрямился и рассчитанными, аккуратными движениями врача поправил рукава. Его лицо оставалось красным, но в целом вид уже был значительно лучше.

— Наверное, сам Фонеблюм.

— Не знаю, не знаю. У меня сложилось впечатление, что еще минута — и ваша овца все бы мне рассказала. Если вы не знаете, почему бы вам не пойти и не спросить у нее?

Говорить об овце ему явно не хотелось. Его пальцы с такой силой вцепились в колени, что костяшки побелели — точно так же, как в офисе при нашей первой встрече.