Александр Плонский - По ту сторону Вселенной

- Выходит, я возмутитель спокойствия? - спросила Джонамо, уже не стараясь скрыть сарказм.

- Совершенно верно. Ваша игра приносит вред хотя бы тем, что вселяет в души смятение, вызывает брожение умов. Это я испытал на себе. Слушая вас, начинаешь жаждать поединка с жестокими великанами. Но мы-то знаем, что великаны суть всего-навсего ветряные мельницы.

Джонамо, не мигая, смотрела Председателю в глаза, и тот, не выдержав, отвел взгляд.

- Да-да... ветряные мельницы, - повторил он. - А великаны остались в прошлом.

- Вы правы. Великаны остались в прошлом... И тем это страшнее.

- Не понял...

- И вряд ли поймете.

Наступило неловкое молчание. Председатель сделал неуловимый жест, и на столике перед ними появились чашечки кофе и конфеты.

- Хотите подсластить пилюлю? - дерзко поинтересовалась Джонамо.

- О чем вы? - с поразившей ее дрожью в голосе произнес Председатель.

Его холеное, тщательно выбритое лицо с гладкой, не по возрасту, кожей как-то сразу посерело, покрылось налетом усталости. Таким он был, когда подбежал к ней с криком: "Вы живы?" Джонамо показалось, что она видит ссадину на его лбу. Он быстро тогда загородился маской уверенности, невозмутимости, спокойствия, которую привык носить при посторонних. Но несколько мгновений оставался самим собой, как сейчас. Ей стало даже жалко этого, судя по всему, незлого человека. Так ли уж он виноват, что не может преодолеть сложившийся стереотип мышления? Тот стереотип, с которым она борется своим искусством!

"Не вождь, не гений..."

- Не кажется ли вам, - нарочно растягивая слова, чтобы они не опережали мысли, проговорила Джонамо, - что наше общество... как бы стерилизовано?

- Что вы хотите этим сказать? - ответил вопросом на вопрос Председатель, но уже без боли, даже с признаками заинтересованности.

- Человеческие чувства, характеры, убеждения нивелированы. Среди людей почти не осталось по-настоящему добрых, хотя нет и злодеев. Ни смельчаков, ни трусов! В основе любого поступка - рациональность. Все подчинено компьютерным расчетам, и любовь тоже!

Ей бросилось в глаза, что Председатель вздрогнул. Это прибавило уверенности.

- Машины, машины, машины... - с напором продолжала Джонамо. - Ах, они такие безотказные, такие безошибочные и всемогущие! Что бы делало человечество, не будь их! Спросите любого: "Способны ли вы совершить подвиг?" - наверняка услышите в ответ: "А зачем? Ведь есть же роботы!"

Председатель заговорил с неожиданной твердостью, точно слова Джонамо возымели обратное действие.

- Вы слишком молоды, чтобы правильно судить об этом. Сколько выстрадали люди за свою полную потрясений историю! Рисковать их сегодняшним благополучием никто не имеет права. Из сказанного вами можно сделать вывод, что устранение войн, болезней, классовой и национальной розни было ошибкой. Что безотказные машины в пределе своем вредоносны. Но это же абсурд!

- Не нужно истолковывать мои слова превратно, - запротестовала Джонамо. - Я имела в виду другое. Нельзя допустить, чтобы техническая цивилизация уничтожила духовные ценности и само представление о прекрасном. Что есть прогресс? Только ли развитие техники? Только ли рост благосостояния? А человек, о его духовном величии вы позаботились? При вашем попустительстве он все более превращается в бездумного потребителя!

- Постойте, - поразился Председатель. - Вы знакомы с теорией дисбаланса?

- Первый раз слышу.

- А имя Стром вам о чем-нибудь говорит?

- Ровным счетом ни о чем. Кто он?

- Что-то невероятное... - прошептал Председатель, так и не ответив на вопрос.

Он был ошеломлен. Люди, находившиеся на противоположных полюсах - науки и искусства, - даже не знавшие друг друга, каждый по-своему говорили об одном и том же!

Человек без имени - Председатель Всемирного Форума - склонился к Джонамо и бережно коснулся ее руки.

- Какие холодные у вас пальцы... И какие тонкие...

- Так что вы от меня хотите?

- Не знаю. Пока ничего не знаю. Мне нужно время, чтобы осмыслить наш разговор. Мы его еще продолжим...

Когда через месяц Председатель пожелал встретиться с Джонамо вновь, оказалось, что ее нет на Мире.

13

Сумерки богов

Обдумав слова Председателя, Джонамо распознала в них искреннее беспокойство за судьбу человечества. И в этом они были, бесспорно, не противниками, а единомышленниками, только одну и ту же цель трактовали по-разному. Кто же из них прав?

В эти дни она с еще большим вдохновением предавалась музыке. Ее игра становилась все более раскованной, импровизационной, психологически отточенной. И не Джонамо исполняла музыку, а музыка исторгалась из ее души, все чаще минуя сознание.

При первом прикосновении к клавишам пианистка переставала принадлежать себе. Она не ведала, что именно будет играть, да и не было у нее разученных, повторяющихся хотя бы единожды вещей. Джонамо даже не прислушивалась к звукам, они лились сами собой. Перед ней раскрывался совершенно особый, не имеющий обыденных аналогов чувственный мир с неожиданными, глубокими, полными дотоле неразгаданного смысла образами. И смысл этот становился ей ясен, обогащал ее высшей мудростью.

Разговор с Председателем еще более обострил и без того феноменальную способность восприятия рожденных музыкой образов. А может, не рожденных самой музыкой, лишь познанных через ее посредство?

- Ты губишь себя, доченька, - вес сильнее тревожилась мать. - Посмотри, как похудела, светишься словно облачко на закате, на глазах таешь!

И Джонамо, действительно, достигла такого творческого накала, за который расплачиваются жизнью...

В тот памятный вечер она испытывала необычайный, даже для последних дней, подъем. Не слыша аплодисментов, прошла к роялю, замерла над клавиатурой, и... огромный, страшный, чужой мир разверзнулся перед нею. Пепельно-серое, низкое нависшее небо. Буйно и беспорядочно разросшиеся кустарники. Местами сквозь нагромождение побегов проступают оплавленные остовы зданий. Запустение, холод небытия во всем...

А на первом плане - прекрасное женское лицо с насмешливыми и одновременно грустными зеленоватыми глазами... Ореол русых волос... Непривычно начертанный профиль... Во взгляде мольба о помощи...

Тысячами человеческих голосов пел рояль. Вопль отчаяния потряс слушателей...

Рояль замолк, Джонамо встала, незряче взглянула в наливающийся светом зал и упала без чувств.

- Милая моя Джонамо, - сказал доктор Нилс, окончив осмотр, - ваши силы... не беспредельны. Энн права, так можно погубить себя. И я хорош, оставил вас без присмотра. Никогда себе этого не прощу, хе-хе... Впрочем, ничего страшного. Обыкновенное истощение нервной системы. Вам сейчас не лекарства нужны, а отдых. Отправляйтесь-ка на Утопию... Годик-другой, и все как рукой снимет!