Клиффорд Саймак - «Если», 1994 № 07

В конце концов я перестал рассказывать истинную историю и продал статуэтку вместе с другими вещицами торговцу с менее солидной репутацией, выдав ее за вещь, происхождение которой мне не известно.

Интересно, что статуэтка подтвердила мое мнение об искусстве. Со временем я проследил ее судьбу через того торговца и недавно отыскал ее на Земле. На этой планете есть весьма уважаемая художественная галерея, экспонирующая весьма обширный набор примитивных фигурок, сделанных древними американскими индейцами.

А среди них — статуэтка, доставшаяся мне от Черного Чарли.

Анатолий Кантор

ЦЕНА— СВОБОДНАЯ…

Трагедия трогательного героя Г. Диксона (рассказ, стоящий особняком в творчестве автора, но, по словам писателя, имеющий для него особый смысл) напомнила нам драматические времена советского авангарда, пережившего многое из того, что испытал Черный Чарли.

Не будем вспоминать бульдозеры, которые давили живописные полотна, закрытые постановления ЦК, борьбу за выставочный зал на Малой Гоузинской в Москве — об атом написано достаточно.

Попытаемся вместе с известным искусствоведом определить место отечественного авангарда в российском искусстве и, мажет быть, увидеть его перспективы.

Можно ли предугадать будущее? Вообще это опасное дело — слишком много потеряло человечество, основываясь на неоправдавшихся прогнозах, питая тщетные надежды; нужно ли напоминать все представления о «конце света», о «тысячелетней империи», о «светлом коммунистическом будущем», итогом чего становились разрушенные города и страны, погубленные человеческие судьбы, на ветер брошенные деньги? Но если так легко рушатся политические и экономические прогнозы, то как решиться на них в искусстве, которое по своей природе непредсказуемо, способно каждый день изумлять нас неожиданными ходами и находками, непредвиденными результатами?

Искусство всегда поражает нас своей немыслимостью, непонятными с точки зрения истории и здравого смысла прозрениями. Высочайшее мастерство линии и светотеневой моделировки в росписях первобытных людей эпохи палеолита остается недосягаемой вершиной в изображении бегущих, стоящих или умирающих животных, — что одно уже способно разрушить все разумные доводы и обоснования. Лишь в ходе развития культуры нашего века художники научились понимать это искусство, хотя даже имитировать его могли решиться только величайшие виртуозы вроде Владимира Лебедева, притом еще в легендарных двадцатых годах, когда художники отваживались на многое с большой легкостью. Теперь молодые живописцы и графики увлекаются сибирскими «писаницами» — рисунками на скалах по берегам великих рек, которые оставили охотники неолита и бронзового века, — столько в них природной смелости, экспрессии, так увлекательны загадочные знаки, первобытные письмена: Всего этого достигли люди столь глубокой древности, что при объяснении их искусства часто любят прибегать к поискам «мудрых учителей», скажем, инопланетян, что, разумеется, ничего не объясняет, а только вносит в умы еще большую сумятицу.

Так же невероятны готические соборы с их сложнейшей тектоникой, кружевными пинаклями, фиалами, аркбутанами, которые магически выносят неимоверную тяжесть огромных сводов; а ведь родилась эта математически выверенная система (хотя неясно, кто и как вел расчеты) сразу же в первом готическом здании. Казалось бы, нужны столетия, пробы и ошибки, поиски и находки, чтобы выработать подобное фантастически сложное гармоническое целое — на изобретение и усовершенствование паровоза или самолета ушло куда больше времени, хотя их строители были вооружены достижениями науки и техники, неведомыми в середине XII века. Не менее неожиданны успехи первых художников и архитекторов Возрождения. Капелла Пацци во Флоренции, которую Филиппо Брунеллески построил на самой заре нового стиля XV века, поражает естественностью, вошедшей в плоть и кровь архитектора, свободным и непринужденным истолкованием форм классической архитектуры. Можно умножать такие примеры без конца.

Конечно, в искусстве большую роль играет вторжение гения, нарушающее логику развития во времени каждого явления. Но гений, как известно, является в нужный момент в нужном месте и ускоряет то, что совершилось бы и без него, но куда медленнее инее той последовательностью и совершенством. Развитие же художественного стиля, направления, вида или жанра имеет свои твердые законы и напоминает развитие организма, а стало быть, есть возможность предвидеть будущие успехи либо неудачи, прогнозировать возможные повороты. Собственно говоря, вся история критики — литературной, художественной, музыкальной, театральной, — это также история прогнозирования. То, что Дидро в XVIII веке написал о колоризме Шардена, оказалось не менее важным для колористов XX века, скажем, для позднего творчества Роберта Фалька или Джорджо Моранди. Шарль Бодлер угадал главный принцип изображения действительности не только в картинах импрессионистов (первые их картины он еще застал), но и в искусстве всего XX века. Написанное Владимиром Стасовым о народной драме Мусоргского стало программой многих крупных музыкантов, художников, писателей.

Критики сами часто понимали, что имеют дело с будущим искусства, о чем свидетельствуют и «Парадокс об актере» Дидро, и «Литературные мечтания» Белинского, и запальчивые споры об искусстве наших дней — что кончилось, а что началось и что нас ждет впереди.

Смотреть на искусство как на закономерно развивающийся организм свойственно человеку; подобно дереву, что корнями уходит в землю, создает мощный ствол и раскидистую крону, разбрасывает семена будущих деревьев, а затем сохнет, теряет соки и уступает место новым поколениям, большое явление в искусстве проходит свои стадии развития. Однако искусство состоит из индивидуальных явлений, которые иногда подчинены общему потоку, а иногда властно меняют его течение. Нам трудно, разумеется, объяснить, почему высокие достижения палеолитической пещерной живописи проявились в Южной Франции и Испании, а не там, где ожидать их было бы наиболее естественно, — в долинах великих рек от Нила до Хуанхэ, а болеё всего — на «золотом мосту», соединяющем Африку, Азию и Европу, в Восточном Средиземноморье. Здесь, по-видимому, «возникал» человек, складывались первые языки и первые цивилизации, зарождалось и искусство, во всяком случае первые портреты мы знаем в Иерихоне в VII тысячелетии до нашей эры. Но великая палеолитическая живопись — знаменитые бизоны, олени, лошади — все же возникла в пещерах Испании и Франции (Альтамира, Фон-де-Гом, Ляско). Это заставляет подозревать неизвестный нам фактор — человеческий гений, индивидуальность, даже коллектив гениальных людей (что позже нам знакомо на примерах титанов Возрождения, импрессионистов или, скажем, русских авангардистов десятых — двадцатых годов XX века).