Владимир Дэс - Из рая в рай (сборник)

Я подскочил с места и, закричав: «Куда ты?!», бросился за ней. Но она летела и летела в морскую даль.

У меня мелькнула мысль, что она хочет установить мировой Стрекозиный рекорд по дальности морских полетов. Но она, пролетев еще немного, резко спикировала и опять шлепнулась в море.

Я подплыл к ней. Она, как и прежде, лежала вверх брюшком, и хвостик ее нервно подрагивал.

Я опять подхватил ее и снова осторожно доставил на берег.

Она обсохла. Зажужжала. Взлетела. И вновь направилась в море.

Бедняга!

Я снова поплыл за ней…

После пятнадцатого спасения я понял, что ее страсть к морским полетам не имеет предела. Но мои силы имели этот предел. Они были на исходе.

И я решил, если она опять взлетит и в шестнадцатый раз направится в море, спасать ее больше не буду.

Я смотрел на нее и шептал: «Не надо больше в море, не надо. Не лети туда, дурашка».

Вот ее крылышки обсохли, вздрогнули, и она… Она, взлетев, снова ринулась в море.

«Боже», – устало ткнулся я лицом в песок. Но, собрав последние силы, встал и побрел в воду. Плыл я медленно, долго и тяжело.

Но Стрекозу уже не нашел.

Долго кружил на том месте, где она обычно падала, вглядываясь в толщу воды. Не было ничего. Только большая рыбина с огромным губастым ртом, едва шевеля хвостом, медленно проплыла подо мной и, нырнув, скрылась в глубине моря.

А берег был далеко. И сил у меня уже не было.

Доплыву ли?

P. S. См. начало.

Человек без кожи

Тебе.

Из всех ножей мира самый несуразный и уродливый – нож для снятия кожи.

Для снятия кожи с живых людей.

Он напоминает большой широкий скребок, один конец которого у него плавно изогнут снизу вверх, а на другом конце – короткая деревянная ручка.

Несуразность и необычность наших отношений вполне походила на этот нож, тем более, что однажды через эти наши отношения я вдруг неожиданно остался без кожи.

Тело мое стало напоминать большой окровавленный кусок мяса с миллиардам; пульсирующих капилляров.

Даже слабый ветерок, гуляющий по твоей квартире, задевал мои нервы, раздражал меня, возбуждал и заставлял волноваться, нервничать и страдать.

И это только ветерок.

А представь себе, что было со мной, когда и видел тебя в объятиях другого мужчины.

Я предполагал, что есть круг людей, имеющих тайные пороки, но в процессе наших игр вдруг обнаружил, что желающих попасть в этот порочный круг еще больше.

И когда ты, поддавшись своим тайным желаниям, страстно, жадно и ненасытно врывалась внутрь этого круга, я начинал кровоточить.

Когда я слышал твой возбужденный шепот, видел твое дрожащее в экстазе тело, чувствовал чужие жаркие объятия и долгие поцелуи, – кровь вскипала внутри меня.

Тело распалялось до безумного жара.

Сердце рвалось на части.

Но ты всего этого не замечала. Тебе было интереснее другое.

То новое.

То необычное.

От этих новых ощущений у тебя стали гореть глаза.

Ты помолодела.

Ты похорошела.

Ты стала чаще улыбаться, петь, выпивать и даже закурила.

Я понимал: иметь тебя мне одному – это самое большое преступление, которое я мог совершить в своей жизни по отношению к тебе. И я был рад, что теперь не могу упрекнуть себя в узурпации твоей красоты, а ты себя – в провинциальной скромности. От этого понимания я ощущал себя благородным, а ты за это была мне благодарна.

И мы так увлеклись этой игрой, что даже не сразу почувствовали запах крови и не сразу заметили, что я остался без кожи.

Особенно опоздала с этим ты.

Твои горящие глаза в это время не смотрели, а только скользили по мне.

Древние говорили, что если Господь хочет наказать человека, то отнимает у него разум, но не жизнь. А у меня были отняты и часть разума, и часть жизни.

Почему именно так изощренно?

Наверное, оттого, что на все это толкал тебя я, хотя и с молчаливо-молящего твоего согласия.

Ты, как и я, хотела этого.

И ты была счастлива.

Был ли счастлив я, как и ты?

Наверное, тоже.

Счастлив через боль, через кровь, через обнаженные нервы.

Сколько это могло продолжаться?

Сколько я мог прожить без кожи?

Ровно столько, насколько я был уверен, что ты играешь так, как этого хочу я.

Как только твоя игра переросла в игру, самостоятельную, нервы мои запульсировали, тело стало извиваться в жгут.

И я ходил по твоей квартире, оставляя повсюду следы своих окровавленных ног.

На кухне, в ванной, в спальне, на расшатанной и оттого такой притягательной кровати.

Разбрасывая вокруг себя страдания злость и одновременно радость боли.

Если бы прошло еще немного времени нашей изощренной игре, то я наверное потерял бы всю свою кровь и никогда бы не вернул свою кожу, а нервы мои превратились бы в острые шипы, торчащие как жала из моего обнаженного тела, а разум мой оставив себе только память, начисто потерял бы ощущение настоящего и восприятие будущего.

И мне стало страшно. Страшно оттого что я мог потерять тебя.

Твои стремительные и быстрые шаги в этой игре превзошли все мои ожидания.

И тогда…

Тогда я остановил тебя.

А остановив, я сразу почувствовал, как у меня стала появляться кожа.

Пусть пока тонкая и хрупкая, но она уже не давала моей крови капать на пол…

На твои грудь, живот и ноги.

Но теперь я боюсь, как бы Господь, возвращая мне кожу, не отнял у меня память. И я позабуду тебя, твой взгляд, твой запах, твое тело, твой юмор, твое вранье.

Все это мне очень дорого.

И я прошу Создателя, чтобы Он, если ему дороги эти два существа – ты и я, оставив наши отношения на этих гранях любви и страсти, сохранил нашу память и уберег нас от пошлости.

Мы оба вкусили того, что пробовали не нее, и вряд ли мы оба останемся прежними.

И пусть я страдал.

Пусть все тело мое кровоточило.

Но я благодарен тебе за то вдохновение, которое в эти минуты страданий наполнило мою жизнь.

Наполнило жизнь, но опустошило душу.

Вечный источник

Когда-то очень – очень давно по мудрой воле божественных сил в глухом месте непролазной тайги, под крутым склоном забил из земли крохотный источник чистой холодной коды.

В свое время нашел источник святой старец, освятил его, построил рядом маленькую убогую хижину, почистил криницу, и зажил здесь, проводя время в молитвах и постах.

К старцу и источнику стали приходить люди.

К старцу – за советом и мудростью, к источнику – за его удивительной свежестью и чудотворным исцелением.

А после смерти старца источник как бы унаследовал от святого его любовь к людям и вечную жажду жизни. За минувшее столетие сотни тысяч людей приходили к этому святому источнику и все обретали здесь кто телесное, а кто душевное исцеление.

Потом другие люди, единожды и навсегда забывшие о Боге, решили уничтожить источник.