Григорий Адамов - Изгнание владыки. Роман. Рассказы

Лавров вскочил с места и взволнованно зашагал взад и вперед по комнате.

Ирина слушала его с опущенными глазами.

— Говорите, Сережа, ведь я всегда понимала вас, — прошептала она.

— Ира! — воскликнул Лавров, останавливаясь перед ней с конфетой в поднятой руке. — Эта идея грандиозна! На первых порах она может показаться невыполнимой, но, подумав, вы согласитесь, что нам это сейчас под силу, что теперь настало время и для таких грандиозных проектов…

Румянец медленно таял на лице Ирины, ее ровные тонкие брови поднимались все выше, и наконец широко раскрытые серые глаза недоумевающе взглянули на раскрасневшегося Лаврова.

— Какая идея? — растерянно спросила она. — Какие проекты?

— Послушайте, Ира, — говорил Лавров. — Вам и Николаю первым я хочу рассказать о том, над чем я уже целый год думаю и работаю. И первая из первых — это вы, Ирочка…

— Ну, говорите, Сергей, не томите, — сказала Ирина, встряхнув головой, словно отгоняя от себя какие-то свои, другие мысли.

— Вы — металлург и машиностроитель, Ирина, — начал Лавров, — я студент-гидрогеолог, еще совсем молодой научный работник. Но мы можем мыслить одинаково научно и притом свободно. Мы не скованы традициями, известной косностью, привычками, которые бывают присущи иногда даже большим ученым. Молодость, не отягощенная еще грузом традиций, укоренившихся привычек, способна иногда к таким скачкам по лестнице культуры…

Тихий, мелодичный звон прервал Лаврова. Звон доносился из черного лакированного ящика с разноцветными головками регуляторов и матово-серебристым овальным экраном.

— Смотрите, Сережа, — тихо сказала Ирина, показывая на экран. — Николай!

На экране виднелась круглая бритая голова Николая Березина, его скуластое веснушчатое лицо. На коротком надернутом носу сидели большие роговые очки. У широких плеч виднелась верхушка букета из больших ярких цветов.

— Я совсем забыла, Сережа, — быстро говорила Ирина. — Николай вчера еще спрашивал меня, буду ли я сегодня дома… Он собирался прийти поздравить меня. — Виновато взглянув на Лаврова, она добавила: — Я же не знала, что вы придете, Сережа. Ну, как быть? Он не помешает?

Лавров с видимым неудовольствием кивнул ей. Ирина подбежала к телевизору, повернула регулятор и торопливо вышла. Из передней сейчас же послышались хлопанье закрывающейся двери, шаги и голоса — тихий, певучий Ирины и резкий, громкий Березина.

Лавров нетерпеливо поглядывал на дверь. В комнату вошел Березин, потирая ладонью бритую голову. Лавров с улыбкой протянул руку товарищу:

— Здравствуй, Николай. Видно, сама судьба направила тебя сюда…

— Ага! Что-то неизбежное должно случиться… И ты уже здесь?!

— Почему «уже»? Я почти месяц не видел Ирины.

— Вот как! Поздравляю вас, дорогая, с радостным днем. Желаю вам много-много лет счастливого труда! — И, протягивая Ирине букет, Березин вдруг спросил — А я не помешал вам?

— Нет, нет! Что вы, Николай! Спасибо, что вспомнили об этом дне моего второго рождения. Садитесь. Хотите конфет? Очень вкусные… мои самые любимые, — говорила Ирина, вставляя букет в высокую вазу.

— Для вас, сластена, все конфеты любимые, — говорил Березин, усаживаясь в кресло.

— И правда, — засмеялась Ирина, устраиваясь в своем уголке на диване. — Умирать буду — с собой возьму… Не хотите конфет — возьмите в стенном шкафу апельсины или груши.

— А! Апельсинчик в такую жару — не вредно.

На стене была нарисована большая картина: две девушки с букетами полевых цветов в руках. Березин нажал едва заметную кнопку посреди картины — девушки разошлись в разные стороны и скрылись в стене.

— Ого! — воскликнул Березин, вынимая из стенного шкафа огромный оранжевый шар. — Сергей, поможешь? Мне одному не справиться. Ну-с! — продолжал он, усаживаясь в кресле и снимая тонкую кожицу апельсина. — Рассказывай, Сергей, зачем, по-твоему, судьба привела меня сюда.

— Я думаю, ты не очень сопротивляешься ей, — со смехом заметил Лавров, но сейчас же сделался серьезным. — Я только что собирался рассказать Ирине о своей идее. Я хочу посоветоваться с вами — с Ириной и с тобой.

— Это становится интересным. Ну, ну, выкладывай, не стесняйся, — рассеянно говорил Березин, старательно очищая апельсин.

Странная дружба связывала этих двух молодых людей, так не похожих друг на друга.

Они познакомились лет пять назад, при несколько необычных обстоятельствах. Однажды, проводя зимние каникулы в доме отдыха, Лавров в сумерки одиноко катался на коньках по льду отдаленного пруда. Вдруг он услышал слабые призывы о помощи. Лавров вихрем полетел в ту сторону, откуда раздавались крики, и вскоре заметил человека, барахтавшегося в воде, среди обломков льда. Лед в этом месте был тонкий, трещал и гнулся под коньками. Человек хватался за края льда, лед подламывался под его тяжестью, человек с головой уходил в воду и через секунду, хрипя и захлебываясь, вновь показывался на поверхности. Лицо его уже совершенно посинело.

Никого вблизи не было, все конькобежцы уже ушли ужинать. Маленький, худощавый Лавров не растерялся. Подбадривая и успокаивая тонущего, он сорвал с себя пояс, лег на лед, подполз поближе к краю полыньи, и, бросив конец ремня утопающему, осторожно вытащил его на крепкий лед.

Спасенный потерял сознание, и Лавров с трудом дотащил его до дома отдыха.

Этим, однако, дело не кончилось. Не приходя в сознание, Николай Березин заболел жестоким воспалением легких.

Давно уже известно, что чем больше мы делаем людям добра, тем больше мы к ним привязываемся, тем дороже они нам становятся.

Лавров сопровождал больного в больничном электромобиле в Москву. Он волновался, когда исход болезни еще не был известен, ежедневно справлялся о здоровье Березина; потом, когда больной стал поправляться, навещал его, приносил лакомства, книги и книфоны[13] — словом, развлекал его как мог.

Товарищи по институту шутили, что Лавров выудил из пруда колючего ерша и стал его другом.

Николая Березина недаром прозвали ершом.

Большеголовый рыжий крепыш, с сильными квадратными плечами и короткими ногами, Николай Березин был любимцем профессоров и преподавателей, его ценили как очень способного, подающего большие надежды студента. Но товарищи не любили Березина за самоуверенность, горделивое самомнение, резкость, стремление быть всегда на виду и впереди.

У него не было настоящих друзей, и неожиданно возникшая дружба с Лавровым обрадовала Березина. Насколько мог, Николай старался в отношении своего нового друга быть осторожнее и мягче. Но странное чувство долго грызло его: он словно не мог простить Лаврову своего спасения. То, что он, Березин, оказался спасенным, а не спасителем, унижало его в собственных глазах и, как ему казалось, в глазах товарищей, хотя объяснялось очень просто. Березин еще с детства смертельно боялся воды, органически не выносил вида открытого водного пространства и не умел плавать. Из всех видов спорта он увлекался лишь тяжелой атлетикой и лыжами.