Александр Казанцев - Рассказы

— Вы только что продемонстрировали это на доске. И короля Артура, и его щит узнали, даже щит Черного Рыцаря с изображением черной башни. Поединок за «ничейный мир».

— Вы хотите сказать, что король Артур своим поединком в замке повлиял на правила уличного движения в Англии? — не без хитрости спросил Ломмер.

— Конечно. В основе этих правил традиция средневековой военной тактики,

— ответил я. — Ведь рыцари, захватывая замок или город, вынуждены были на каждом перекрестке прикрываться от нападающих из засады щитом, который держали в левой руке, как ваш король Артур в легенде. Им выгоднее было прижиматься к левым домам, — словом, двигаться по левой стороне, имея свободное пространство справа, где они могли действовать мечом.

— Браво, этюдист! Браво! Вы заслужили приз! — провозгласил Ломмер и торжественно передал мне значок: крохотный щит, на котором был изображен шахматный слон в виде епископской шапки, бишоп. — Вы должны теперь посвятить свой новый этюд королю.

— Королю! Пожалуй. Вы чуть знаете русский язык. Я посвящу этюд не просто королю, а Королькову.

— О! Корольков! Это король шахматного этюда, гроссмейстер! — восторженно воскликнул Ломмер.

Он оказался действительно «провидцем», этот славный Ломмер! Спустя несколько лет ФИДЕ учредило звание международного гроссмейстера по шахматной композиции. Одному из первых оно было присвоено нашему советскому этюдисту В. А. Королькову, которому я по праву посвятил «королевский этюд»!

Значок с изображением щита с шахматным слоном хранится у меня вместе с губкой, добытой со дна Эгейского моря, о чем речь впереди.

БЛЕСТЯЩИЙ ПРОИГРЫШ

Тогда еще не был построен Центральный Дом литераторов. Клуб писателей помещался в старинном особняке на улице Воровского, рядом с домом Союза писателей, где поселил когда-то великий Толстой семью графа Ростова в «Войне и мире».

Матч шахматистов «Писатели — ученые», организованный Клубом писателей и московским Домом ученых, должен был состояться в нижней гостиной с камином, примыкавшей к большому дубовому залу с винтовой лестницей на антресоли. С нее якобы свалился подвыпивший император Александр III. Ныне это — ресторанный зал Центрального Дома литераторов.

Матч состоялся на десяти досках. В ту пору я не считался еще ни мастером, ни тем более международным мастером, но играл, быть может, сильнее, чем теперь, когда этими почетными званиями награжден за этюдную композицию.

Меня посадили на третью доску. На первой честь литераторов защищал капитан команды А.А., полный тезка великого Алехина, «человек неожиданностей». Он считался неукротимым игроком в блиц, обладал феноменальной памятью, знал, когда и в каком турнире какое место занял любой его участник. И любил сверкать острословием и знанием необыкновенных событий из шахматной и не только шахматной жизни. Это о нем, ходячем энциклопедисте, кажется, сам Виктор Борисович Шкловский говорил, что, ежели А.А. чего-нибудь не знает, надо послать за слесарем. Слыл А.А. большим чудаком и словно ставил своей целью удивлять людей. Так, спустя несколько лет после матча, о котором пойдет речь, он удивил, более того, поразил и ошеломил работников Мосгаза, потребовав отключения своей холостяцкой квартиры в многоэтажном доме близ Смоленской площади от газа… Оказалось, что выполнить такое несуразное требование куда труднее, чем газифицировать новостройку. Потребовались несчетные согласования, разрешения, резолюции… И только упрямая настойчивость нашего шахматного Капитана позволила ему настоять на своем праве жить в Москве без газа!

Эта настойчивость и способность удивлять, несомненно, помогали его шахматным успехам. Проигрывать он не любил и всякий раз удивлялся этому сам.

К шахматам он относился прежде всего как к спорту. «Очко любой ценой!»

— вот его девиз. Правило «пьес туше, пьес жуе» он почитал в шахматах основным, чем часто огорчал нашего шахматиста-Поэта, игравшего на десятой доске, который обычно просил у Капитана ход обратно, но слышал неумолимое «Тронул пешку — бей!». Играл же Поэт скверно, но самозабвенно. Уже пожилой в то время, высокий, грузноватый и совсем седой, он обладал неистощимым юмором и был всеобщим любимцем, расточая шуточные стишки и эпиграммы по любому поводу. Это он поддразнивал в двадцатых годах Маяковского в споре с поэтом Атуевым — «Ату его, Атуева!».

Особенно сильных шахматистов среди нашей команды не было, и наибольшей известностью в шахматном мире пользовался писатель Абрам Соломонович Гурвич. Ныне он признанный классик шахматного этюда, разработавший его эстетику. Тогда же, после перенесенной болезни, ограничившей его подвижность, играть он не стал, а пристроился у моей доски, как собрат по этюдам, наблюдателем. Когда он был здоров, то прославился не только как первый театральный критик, гроза драматургов и режиссеров, но и как непревзойденный бильярдист. Помню рассказы о нем Константина Георгиевича Паустовского, обучавшего меня не только писательской, но и бильярдной премудрости. Гурвич, оказывается, мог кончить бильярдную партию (американку) «с одного кия»… То есть не давая партнеру даже хоть раз ударить по шару. Разумеется, в том случае, когда первый удар был за ним.

Первый удар на моей доске был не за мной. Моим противником оказался стройный инженер-полковник, который, в отличие от меня, уже снявшего полковничьи погоны, явился к нам вместе с профессорами и доцентами в полной военной форме. Я удивился, что полковник играет за Дом ученых, когда война уже кончилась. Его фамилия ничего мне не сказала. Он крепко, по-мужски, до боли в моей кисти пожал мне руку и уселся за белые фигуры. Молодое лицо оттенялось совершенно седыми волосами. А ему едва ли стукнуло сорок лет!

Много позже я узнал, что это ему, незадолго до войны закончившему курс Института тонкой химической технологии, за его студенческую дипломную работу присвоили не только звание инженера, но и ученую степень кандидата химических наук! Его ждала блестящая научная будущность! А шахматная?..

Партия наша складывалась своеобразно. Короли взаимно вторглись в пределы противника, белые ради этого даже пожертвовали пешку, которая, однако, не сулила мне каких-либо шансов. Наш Капитан выиграл, вызвав примененным дебютом удивление партнера. Его примеру последовали еще три наших писателя, двое сделали ничьи. Поэт, конечно же, проиграл, потому что брать ходы обратно в матче не полагалось. Правда, он нашел иное оправдание своему поражению, заявив, что его погубила слишком красивая девушка, стоявшая за спиной у противника и наблюдавшая за игрой.

Это была моя молодая жена, с которой я не успел познакомить Поэта. Кстати говоря, она совсем не знала шахмат.