Михаил Грешнов - Волшебный колодец (сборник)

В пещере было теплее, чем снаружи. Воздух, проникая в отверстие, клубился легким белесым парком.

Прежде всего, надо было закрыть дыру. Животное сохранилось в постоянной температуре. Отверстие заделали снегом.

— Случай необычайный, — согласен Василий с Борисом. — Надо ехать немедля.

— До Средне-Колымска пять дней пути. Взять обе упряжки — четыре дня. Езжай, Вася, поднимай всех!

Завтрак друзья завершают молча, каждый обдумывает свое.

Так же молча запрягают в нарты обе упряжки — одну за другой. Нарты Василий берет одни: продукты, корм для собак, ружье, — ничего лишнего, — и через минуту видна лишь черная точка в вихревом снежном облаке.

Борис садится к костру. Находка, действительно, необычна. Встречались кости, бивни, останки с кожей и шерстью… Но такой удачи не знал никто. Если бы не собаки, — два целых, — так и сказал бы, — живых мамонта! Это странное ощущение, что они живые, овладело Борисом с первого взгляда, когда он увидел капли темной крови: животное в спячке, в анабиозе!

Память торопливо развертывает все, что известно об анабиозе: биологические процессы замедленны… Отсутствуют внешние признаки жизни… Наблюдается при вмерзании в лед небольших организмов-инфузорий, насекомых. П. И. Бахметьев открыл закономерность анабиоза — нет полного промерзания и тканевые жидкости остаются при низких температурах в переохлажденном, но жидком состоянии… Здесь то же самое! — Борис глубоко вздыхает, чувствуя, как подкатывает к горлу сердце. — То же самое?! — И смеется сам над собой: там — инфузории, здесь — гора, зверь!.. Куда не заведет фантазия!

И все-таки не фантазия! Он сам чувствовал, видел — живые!..

Порыв гаснет вновь: сколько могли быть во льду, в лабораторных условиях эти несчастные инфузории? Неделю, месяц?.. А тут — пятьдесят тысяч лет!.. Можно ли сравнивать?!

А перед глазами спокойная поза громадного зверя, опущенный хобот, закрытые глаза — спит!

3

Борис был человеком, у которого тесно переплелись мечта и практика, фантазия и дело. С детства он рвался в Арктику, к полярным сияниям, к подвигам. Окончил Арктический институт, уехал с геологами на Омолон, приток Колымы. Правда, не все оказалось здесь подвигом. Было много простой черновой работы, но не мало было и романтики в этих просторах, снегах. А главное, — люди! Какие сердца, характеры!.. Повстречался с Василием. Они сразу нашли друг друга. Василий тоже романтик, но только другого склада: трезвый, умеющий рассчитывать наперед, он удивительно гармонировал с порывистым фантазером Борисом, умел остановить товарища вовремя, но умел и поставить настоящую, увлекательную идею.

То, что они пустились в зимний рейс, в конце концов, мысль Василия. Лето на Колыме коротко. Со своей группой они прошли немало, но сделать обоим хотелось больше. Вот почему, испестрив карту значками, которые скрывали тысячи неожиданных возможностей, ояи решили вернуться к этим местам зимой. Выход лантанидов на Колыме, на который они наткнулись осенью, перед самыми снегопадами, взволновал друзей редкоземельными элементами — именно тем, в поисках чего они бродили по тайге и тундре все лето. Открытие под зиму! Не досада ли?.. С большим трудом удалось договориться об экспедиции с начальством георазведки — в этом больше заслуга Василия. А на складе Борис до хрипоты спорил с Гараниным, заместителем начальника базы: «Оборудование нужно самое лучшее, Павел Андреевич! Церий, рубидий — с плохими приборами за ними не угонишься, ускользнут, как вода между пальцев…» Гаранин, скуповатый, но технически грамотный человек, приборы давал. «Пиши расписку», — требовал, выдавая особенно ценные, с деталями из платины и иридия. Борис писал, заверял, что ничего не испортит. «Рацию — через десять дней, — обещал Гаранин. — Аккумуляторы на зарядке». Но кто согласится ждать, если начальство в любой момент может раздумать и отменить экспедицию?.. Согласовав маршрут и надавав обещаний, что в сторону не сойдут ни на шаг, — «В случае чего, где вас искать?..» — Борис и Василий вырвались из-под опеки начальства.

Это был хороший поход: костры, охота, дневник… Надежды друзей оправдались: они открыли торит. Да мало ли еще что открылд?! А сейчас за спиной — целый окоченевший мамонт. Его надо только оживить. Только!.. Что в этом слове — еще за пределами мысли, но само слово поражает, как удар грома.

— Оживить!.. — Борис встает, возбужденно ходит по берегу.

Опыты на рыбах, летучих мышах показали возможность оживления! Даже когда было поверхностное обмерзание. Борис вспоминает эластичную кожу мамонтов, холодную, как лед, но — не лед! Хочется еще потрогать, ощупать ее, оживить!..

— Как оживить? — Борис ударяет кулаком по ладони. — Как?.. — И снова садится на снег, упирая взгляд в пламя костра.

4

Ночь наползает неторопливо. Поднялась луна, огромная, оловянная. Мороз. Середина апреля, а холода жмут нещадно. Борис подбрасывает в огонь сучья. Пламя взмывает выше, пляшет, волнуется. Это помогает думать. О том же…

В тишине слышатся отчетливые шаги. Борис поднимает голову. За костром темнота, ночь и луна, — лишняя, как пуговица, пришитая к небосводу.

— Кто идет? — спрашивает Борис.

Шаги замедляются, слышно частое дыхание человека. Борис вскакивает и почти сталкивается с Василием.

— Борис… — тяжело опускается тот у огня.

Без рукавиц, в порванных заиндевелых унтах, Василий похож на призрак: одежда обледенела по пояс, по грудь.

— Там… полынья, — говорит он. — Влетели с разбегу. И сразу — под лед: собаки, нарты. И сам — тоже… если б не вмерзшее корневище… — Василий с отчаяньем смотрит в лицо Бориса. — Двести километров пути. Без ружья, без спичек…

— Ладно! — Борис понимает товарища, достает спальный мешок, белье. — Не пропадем.

Помогает Василию раздеться, трет ему посиневшие ноги. Потом они сидят у костра. У Василия в глазах дрожит, плещется ужас пережитого. А может, это блики пламени?.. Борису хочется поделиться с товарищем мыслями о мамонтах. Но до этого ли сейчас?!

Ложатся молча. Василий засыпает сразу. Борис думает, каким сложным и трудным будет завтрашний день, «Оживить… — И опять тот же вопрос: — Как это сделать?..» На миг перед глазами море-синее, крымское. «Почему — море, — думает Борис, — когда кругом мамонты, мамонты… Один, — считает, — другой… третий…» — и проваливается в сон.

Разговор между друзьями произошел утром, за завтраком.

— Пешком по апрельскому снегу, — начал Борис, — десять-двенадцать дней. Наступит весна, — мамонта не убережешь.