Евгений Прошкин - Истребитель «Родина»

— И в чем она, моя польза?

— Спроси чего полегче.

Андрей заглянул в рюмку и все-таки выпил.

— В голове не укладывается, — вздохнул он. — Если бы я верил во всякую хрень, то решил бы, что нахожусь на другой планете, или не знаю... в другом измерении. Или подумал бы, что мне все это снится. — Он по примеру майора налил себе еще. — Я должен тебя ненавидеть, потому что вы, спецура, упекли меня в лагерь. Я должен тебя благодарить, потому что, оказывается, это ты помог мне выйти. Я должен презирать тебя как предателя. И скорее всего я обязан тебе подчиняться. При этом ты даже не знаешь, чего они от нас хотят.

— Не то чтобы знаю... Представляю. Хотя и смутно. Сейчас объясню. Но для начала тебе придется кое-что переключить в мозгах. Всякая хрень, в которую ты не верил. Еще месяц назад в нее не верил никто, кроме шизиков, но последние три недели она здесь, с нами. Хрень, — повторил майор. — Вот такая вот хрень, Андрюша. И не верить в нее уже невозможно. — Он опрокинул в себя рюмку и занюхал скомканной салфеткой. — После Объединения Земли разведспутники никто не ликвидировал. Это не елочные игрушки, их до следующего года в коробочку не уложишь. Можно было снять с орбиты, утопить в океане, но зачем? Такие деньги на ветер. Спутники перепрофилировали — настолько, насколько смогли. Навигация, связь, погода и... еще кое-что, конечно. Не все из них пригодились, например — системы раннего оповещения. Однако они продолжали работать, просто потому, что у спутников хороший ресурс. К чему это я? К тому, что вокруг планеты вращаются сотни глаз. Наши недремлющие очи, — усмехнулся Николай. — И все равно они проморгали. Вернее, доложили: на орбите объект. Крупный, неопознанный, явно пилотируемый. Но доложили, когда он там уже был. Откуда взялся — неизвестно. Возник. А вскоре к Президенту пожаловала делегация.

— К Виктору Кастелю?

— Других президентов у нас уже нет. Те, кто пытался эту делегацию остановить, погибли на месте. Гады не нападали, они лишь расчищали себе путь. Пятеро. Всего пятеро, Андрюша. За десять минут они уничтожили роту бойцов, каждый из которых сам стоит роты спецназа. Пятеро гадов, ясно тебе? Их даже не ранили. А когда прибыло подкрепление, они уже беседовали с Президентом. О чем, тебе интересно? Они устроили настоящее шоу. Расстелили перед Кастелем карту Центральной Африки и маркером написали... его же маркером на шести земных языках написали: «Мы вам не враги». Потом обвели все это в квадрат и попросили очистить территорию от людей. Не на карте, понятно, а в Африке. Дали два часа. Там народу-то почти не было — археологическая экспедиция, и все. Эвакуировали, успели. Приняли за голый понт, но решили не рисковать. А через два часа... Знаешь, что там появилось? Не на карте, а прямо вот в Африке.

Андрей прикусил губу.

— Они это сделали за секунду, — тихо произнес Канунников. — Корабль гадов дал один залп, больше мы ничего не зафиксировали. Теперь на том месте лежит сплавленная плита площадью в пятьсот квадратных километров. Кусок желтого стекла, и в нем выжжена та же фраза на шести языках, Он застывал несколько дней, буквы расплылись, но прочесть их можно и сейчас. А тогда, сразу после выстрела... Спутники передали высотные снимки, и выжженная в пустыне площадка точно совпала с квадратом на карте. Представь, что тогда почувствовал Президент... — Николай ковырнул в зубе и разлил по рюмкам последние сто грамм. — Вообрази: к тебе домой является человек и ради демонстрации рушит мизинцем капитальную стену. А потом говорит: попробуй меня выгнать. Если ты, Андрюша, герой, ты можешь умереть как герой, Других возможностей у тебя нет. Но помни, что у тебя есть семья, которую ты погубишь своей самоотверженностью. Думаю, примерно это он тогда и почувствовал, наш старенький Кастель. Тем более что гады ничего особенного не требовали.

— Совсем ничего? — удивился Андрей.

— Кастелю сказали то же, что и тебе, в сущности. И мне. Мол, у них на Земле свой интерес, но с нашим интересом он не пересекается, Советовали жить спокойно и счастливо, а вот пытаться от них избавиться — напротив, оч-чень не советовали. Потому как в случае чего они нам и вторую плиту оформят, могильную. На месте какого-нибудь города. А могут и десяток. Им, видишь ли, прока в нашем существовании нет. Но и в нашей гибели — тоже. Им абсолютно все равно, живы мы будем или мертвы. Но они как бы не возражают, чтоб мы пожили.

Высморкавшись, Канунников с нетрезвой печалью посмотрел на Андрея.

— Скажи мне теперь, дружище, что — предательство, а что — не предательство? Где вред родине, а где польза? Если ты борец за свободу, организуй против гадов теракт, опыт у тебя имеется. Но учти, что в ответ на твою акцию они сожгут Лондон. Или Лондон тебе не родина? Ну сожгут Москву, если есть какая-то разница. Ты, Андрюша, пока на шконке околачивался, много любопытного пропустил. Это были такие пять лет!.. Но последние двадцать дней стоят целого века. А может, и всей нашей истории. Мы — люди — такой затрещины не получали никогда. Каким бы геноцидом мы ни занимались, это все были бирюльки. Семейные ссоры. А сейчас... вот мы сидим, как дикари у костра, пыхаем своей дурацкой трубкой, а над головой у нас — истребитель. А мы привыкли, что круче топора ничего нет.

Майор погладил подбородок и подмигнул проходившей официантке.

— Хотя не исключено, что тебе-то как раз повезло, — произнес он, наливая из новой бутылки. — Не застал ты этого кошмара.

— Воображаю, — мрачно отозвался Андрей.

— Что здесь творилось... Невозможно описать. Тот квадрат в пустыне показывали целый день. А вечером гады обратились к человечеству — на восьмидесяти языках и без всяких переводчиков. Сказали... ну, то же самое и сказали: все хорошо, мы вам не враги. Мы, говорят, не то чтобы ваши хозяева теперь... но как бы слегка воспитатели, да... Но до-обрые, добрые. И справедливые. За просто так сечь никого не станем, только За провинности. А вообще-то мы здесь не для этого. Мы, говорят, понаблюдать прилетели. Зачем — не вашего умишка дело, так что не берите в голову. — Николай с отвращением выпил и с неменьшим отвращением закусил. — Передача по всем каналам шла.

В одиннадцать тридцать началась, в одиннадцать тридцать пять закончилась. Краткость — сестра таланта, мать ее. Той ночью в Москве спали только дети и слабоумные. Думаю, так по всему миру было. Кризисные социологи предсказали волну самоубийств. В Госбезе объявили «большой сбор». Не только мы на ушах стояли — вообще все службы, вплоть до ветеринаров. Ждали. Морги и крематории взяли под охрану, как стратегические объекты. Все овощехранилища освободили. Прости за подробности, но в городе было уже довольно тепло, и даже сотня брошенных трупов могла привести к последствиям совершенно диким. А утром...