Александр Потупа - Скрипящее колесо Фортуны

Конечно, аз грешен семь — мечтал, чтоб немного денег привалило, хоть с неба, хоть из-под земли. Даже и не мечтал, а так, между делом, фантазиями прищелкивал, снабжал себя потихоньку дефицитными положительными эмоциями. Но ведь я ни на момент не усомнился, что чудес не бывает. Не бывает?

А здесь разве не чудо?

Никаких иных объяснений я не нашел. Искал, бился, пару ночей совсем не спал, но — ничего утешительного. Энергии, брошенной на детективные размышления, хватило бы на десяток сколь угодно сложных уравнений. Однако никаких особых открытий не последовало.

Просто сбылась мечта, решил я, та, которая на момент возобладала во мне и надо мной, стала главной, определяющей, что ли. Обратила все остальное, по сути несравненно более важное, в серый фон. Мечта сбылась, и остался один серый фон. Вот и все.

Более того, я пришел к выводу, что стоит только захотеть… Стоит только по-настоящему захотеть, и из нас обязательно выпрыгнет ожидаемое, непременно выпрыгнет, напитавшись силой нашего воображения, или проявится по-другому, но непременно рано или поздно проявится. Надо как-нибудь поподробней обдумать теорию — идея-то неплохая.

Вдруг и вправду любое желание можно материализовать? Пусть не любое, а хотя бы отдельные скромные как следует утвержденные желания. Допустим, у меня не слишком удачный эксперимент. Но я ведь и мечтал вслепую, ненаучно, никаких ограничений не соблюдал.

Если разработать настоящую теорию, при жизни получишь золотой памятник.

Ладно, потом обдумаю. А пока неохота. На кой мне памятник?

Не узнал я, кто Они. Ну и черт с Ними, пусть скрываются на здоровье тоже мне, игра в прятки…

Две ночи просидел — упражнялся в зажмуривании. Вдруг, думал, возникнет Он. Тогда все узнаю, наизнанку Его выверну, но все о себе узнаю, все свои варианты заставлю показать. Но без толку. Наверное, Он хотел, чтобы я дальше падал с открытыми глазами.

И ведь главное — никому не расскажешь. Засмеют, а не то и в сумасшедший дом загонят. Да и что рассказывать? Разве было что-нибудь особенное? В сущности, не помню я толком этих конвертов. А часов, под которыми я дежурил, давно уже нет, и Старой площади вроде бы нет, есть площадь имени кого-то, не помню кого, в общем, совсем другая площадь.

Деньги, конечно, были, такое не забывается. Но разве обязательно от Них? Возможно, я Потапычу, то есть его Витьке, давал уроки, и другим оболтусам тоже давал. Или с бригадой на коровники навалился. Хотя в этом году институтская бригада, кажется, распалась — то ли диссертациями увлеклись, то ли другой НИИ договоры перехватил. Точно не знаю.

А мужик в макинтоше — не из ЖЭКа ли приходил? Вполне возможно… Какая разница!

Дед, восставший из многих десятилетий небытия — вот гипотеза, устрашающая своей реалистичностью. Он бы и о внучке не забыл, и о внуке как-то по-своему позаботился. Но не мог же он остаться таким, как тогда. Впрочем, что я знаю об этом тогда? Что я знаю о том, какими мы остаемся и становимся? Не хватало еще загробных теней, принимающих родню на работу по совместительству…

Да и как бы я доказал, что деньги ко мне неестественным путем попали? Где факты? И денег тех давно уже нет, а есть обычные вещи с паспортами, с чеками, с фирменными знаками.

Итак, стоит ли самому себе голову забивать? Все, что есть, то есть, и никакой мистики. Ради чего доводить себя до головной боли и бессонницы? Теремок мой этим не улучшишь и не ухудшишь, а вот здоровье терять не следует.

Или приснилась вся эта история с мужиком в макинтоше? Я ведь с раннего детства необычайно впечатлителен. Умел когда-то сны по заказу вызывать. Представлю, скажем, белого слона и всю ночь на нем катаюсь. Или еще лучше воображу, что я царь в тридевятом царстве, и правлю вовсю, казню, милую, города осаждаю, народу благодеяния устраиваю. Только про конверты я тогда ничего не знал.

Есть, оказывается, вещи, которые не лезут в научную логику. Кто бы мог подумать! А ведь есть…

Пропади оно пропадом — мы, Они, разведчики, колдуны, пришельцы… Да здравствует тридевятое царство без конвертов!

Вовремя опомнился. Через пять минут — премьера «Знатоков». Эн-плюс-первая серия превосходно пойдет под холодное чешское пивко. Кого же там ловить станут?

Вот и все. И ничего не осталось. Даже загадок нет. Даже последнюю фантазию и ту потерял.

Где-то что-то размазано по будущему, словно матовые тени расплываются за стеклом. Окристаллизовалось далекое прошлое, превратилось в идеал, а неприкосновенную хрустальную конструкцию, и там остались растворенные в формулах ночи, стремительная Машенька, беспечный Наташкин смех, пряная воркотня Вероники Меркурьевны, непостижимая конвертная служба…

Жизнь, как говорится, вошла в правильную колею. Уже три года я женат на Раисе. Она — настоящее семейное сокровище, самобытное воплощение домашнего очага, беспредельной терпимости и любых иных добродетелей. Ничто, кроме абсолютного покоя и тихой возни с детьми, своим сыном и нашей дочкой, не доставляет ей удовольствия. Она деликатна в постели, приветлива в компании, виртуозна у плиты, но на все это ей, в общем-то, наплевать. И мне тоже. Поэтому у нас полная гармония. Семья без намека на трения, обладательница трехкомнатного кооператива, белой «Лады» и прочих признаков растущего благосостояния.

С полдевятого до полшестого служу. Занимаюсь чем-то этаким, в сущности, черт его знает чем. Но все же — сто девяносто плюс прогрессивка. Исполнителен, устойчив, пользуюсь уважением. Хороший стол заказов. В прошлом полугодии стал победителем. Борюсь за звание.

По вечерам, по субботам и воскресеньям, когда нет ничего телевпечатляющего, блаженствую в своем кабинете. По инерции Раечка считает меня ученым и не тревожит в лично мне выделенной большой и светлой комнате. Должно быть, это стандарт до конца жизни. Отличный стандарт.

Читаю, лежа на своей знаменитой суперсофе или утонув в кресле. Или просто думаю и бессмысленно пялюсь в дальний угол. Трудно сказать, о чем думаю. Мозг плавает в океане спокойствия, где нет-нет показываются островки явно вулканического происхождения. Но главный вулкан давно потух, и острова вполне безопасны, а главное — безжизненны.

Что-то было в эпоху до Них. Потом Они. Иногда хотелось бы вспомнить, да вот досада — дневник затерялся. Впрочем, не уверен, был ли он. Наверное, я просто размышлял о всяких событиях, активно размышлял, возможно, кое-что и записывал. У кого-то вычитал, что самую искреннюю книгу писатель создает только мысленно, а потом до конца своих дней считает ее как бы изданной. И только тот по-настоящему поймет писателя, кто эту мысленную книгу сумеет реконструировать. Или Игорь мне это говорил, или сам придумал? Все равно. Реконструировать мой внутренний мир вряд ли кому-то захочется.