Сборник - Фантастика, 1982 год

– На этих матрицах - заметьте, какие тоненькие, - записано все, что таит в себе серебристая паутинка вашего млонза… Вот, возьмите, хотя бы в руках пока подержите. Это ваше бессмертие. Рано или поздно - а начнется это задолго еще до Эпохи Великого Интегрирования - люди не только познают все секреты так называемого “механизма сознания”, не только научатся чинить, строить его, но и, синтезировав белок, начнут клетка за клеткой проектировать, строить из живой нервной ткани сначала отдельные узлы, а затем и весь наш, - профессор потрогал длинным костлявым пальцем морщинистый лоб, - всю нашу, я бы сказал, вселенную в миниатюре…

И тогда уже, имея млонзограммы давно умерших, можно будет по зашифрованному на матрицах коду индивидуальной специфики строения млонза определенной личности сначала воспроизвести млонз, потом по нему, как по части целое, - гиперанакс, а за ним и сам мозг. Можно будет воскресить - не следует бояться этого хорошего слова, - именно воскресить, вернуть из небытия дорогих нам и незабвенных людей.

– Воскре-еси-ить?… - несмело переспросил я. - Новый мозг, новое тело…

Честно говоря, я тогда был почти совершенно уверен, что вся эта история с дисками не что иное, как мистификация.

– Тело? - переспросил Подопригора и улыбнулся. - Тело… Все эти рычаги, насосы, фильтры люди научатся создавать значительно раньше, чем мозг. Я, конечно, очень упрощаю - осознанно для ясности схематизирую. На самом деле все это необычайно сложно. И будущий завод по производству, ну скажем, человеческих сердец совершенно невозможно будет сравнить с современным моторостроительным… И все-таки по сути своей это тоже будет завод - огромное предприятие со своим проектно-конструкторским бюро, с поточным, плановым производством. Да мы уже и сейчас находимся на пороге этого. Уже и теперь делаются попытки протезирования костей. А что будет через тридцать, пятьдесят лет?

– Допустим, что это… ну, что вы в какой-то мере правы. Но почему для этого эксперимента вы избрали именно меня? Думаю, людям будущего намного интереснее была бы млонзограмма какого-нибудь известного деятеля или художника. А я? Таких, как я, по деревням, по заводам - миллионы.

Профессор хитро усмехнулся:

– А вы и сами хорошо ответили себе: “таких - миллионы”… Эх, дружок, дружок… Юный мой, дорогой мой, скромный мой друг… Да ваша млонзограмма для будущего несравненно дороже и интереснее, чем запись какого-то там известного и прославленного… Вы - именно такие, как вы, - творите и движете историю. Вы, а не деятели и художники. О них и так не забудут во времена Великого Интегрирования.

– Простите, я не понимаю, что значит “Великое Интегрирование”?

– А это, друг мой, не так просто объяснить.

Профессор задумался.

– Ну, ладно… Давайте, пожалуй, так: для начала запомните простую, но на первый взгляд вроде бы парадоксальную истину: мы, люди - разумные, смертные существа, - мы уже по природе своей бессмертны! Люди бессмертны… Постойте… - Подопригора в изнеможении откинулся на спинку кресла. - Что-то оно опять… Снова… Одну минутку…

Замолк. Одной рукой прикрыл глаза, другая на груди - вздрагивает, будто отталкивает, подкидывает ее последними своими отчаянными ударами обессиленное, старческое сердце.

Опять отпил из стакана…

– Послушайте, - поднял он голову, - там… в соседней комнате, секретер… Красная папка… принесите…

Я не сразу отыскал старенький небольшой секретер между стеллажами, шкафами и просто высоченными штабелями книг.

Между специальными научными работами было много разнообразнейших изданий художественной литературы. В особенности сборников народных песен, пословиц, сказок. “Странно, - подумал я, - что может быть общего между физикой, биологией и фольклором?…” Наконец я все же нашел то, что искал. Торопясь в кабинет, споткнулся о какой-то кабель и чуть было не упал.

Профессору стало лучше. Медленно, со старческой старательностью развязывал он тесемки большой красной папки.

– Вот, - подал мне развернутую большую толстую тетрадь. - Читайте отсюда. Все, что перед этим, не нужно, это для специалистов.

Я взял рукопись, придвинул кресло к столу.

– Послезавтра, - с грустью произнес профессор, - эта моя красная папка - плод тридцатилетних раздумий и поисков - будет в академии… Ф-фу… И что это оно сегодня так?… - Профессор склонил голову, словно прислушивался, как тяжело, из последних сил, билось, не сдавалось сердце. - Читайте… Читайте вслух, юноша… Это любимое мое место…

– “Люди бессмертны, - начал я, то и дело поглядывая на Подопригору. - Люди бессмертны. Каждый рождается для вечной жизни. Воистину были правы поэты, которые твердили: человек, оставляя плоды трудов своих, становится бессмертным”.

– Да, да! Это действительно так! - перебил профессор. - Это истинно так. Спасибо поэзии, это она, народная и литературная, из века в век провозглашала эту мысль. Именно ей, поэзии, я обязан этим открытием. Она - первый толчок… Но читайте, молодой человек. Читайте, читайте…

– “Человек, - продолжал я, - работая, оставляет в продукте своего труда - в скрытом, словно растворенном виде частицу своего интеллекта, своего “я”. Это касается не только умственного, но в такой же мере и физического труда.

Каждый человек творческого склада, человек-труженик, человек-борец, независимо - известный или неизвестный - всегда талантлив. И это видно во всех его творениях и делах. Среди безликих, хотя, может, и стандартно-добротных произведений (“от сих до сих”), его творения резко выделяются.

По “почерку” познается рука. По деталям, по тончайшим нюансам нарожденной этой рукой вещи, произведения, по неповторимому почерку в идеях, в поступках мыслителя и деятеля, пользуясь моей методикой, совсем нетрудно воспроизвести весь необычайно сложный мир мыслей и чувств, какие владели человеком во время творчества. А это, в свою очередь, опять-таки пользуясь моей методикой - дает возможность постичь биофизико-химическую природу, механизм всех этих мыслительных и эмоциональных процессов, которые обусловили и сопутствовали акту творения. И не только этих - других, близких, смежных, более отдаленных и вообще всего интеллекта.

Живет человек-творец, идет по жизни и оставляет за собой яркие и скромные плоды труда, борьбы. Такой человек как бы сеет, рассеивает по планете свое “я”, свой трудовой, наполненный гневом и любовью интеллект. Homo dispergens следует называть таких людей, Гомо диспёргенс - человек-сеятель. Умрет диспёргенс, а все, что рассеялось, прорастет или, как семя в сухой земле, будет лежать, ждать животворящего грозового ливня.

С помощью моей методики люди смогут только собрать, записать матрицы-млонзограммы рассеянного по неоглядному миру интеллекта давно умершего человека. А потом, через многие годы, настанет Великое Интегрирование. Во времена Интегрирования человечество научится возобновлять, воскрешать этот интеллект в живом, искусственно созданном человеческом мозгу.