Геннадий Прашкевич - Великий Краббен

Не спина у него оказалась, а лист из художественного альбома!

Человек-альбом!

Хорошо, если Никисор, Сказкин-младший, племянник Серпа Ивановича, ходил с дядей Серпом в баню лишь в малолетстве, незачем было маленькому мальчику видеть таких распутных гидр, дерущихся из-за утопающего красавца, незачем было маленькому мальчику видеть таких непристойных русалок, сцепившихся из-за утонувшего!

Но и не это было главным.

Среди сердец, пораженных морскими кортиками, среди развратных сирен, кружащих, как лебеди на картинах Эшера, среди веерных пальм, под сакраментальным и святым «Не забуду…» (в этой знаменитой фразе неизвестный творец почему-то добавил лишнюю букву: «…в мать родную!»), по голой спине Серпа Ивановича, выгнув интегралом лебединую шею и широко разбросав длинные ласты, шел сквозь океанские буруны… наш Краббен!

– Краббен! – завопил я.

Эхо слов еще не отразилось от стен кальдеры, а Сказкин уже мчался к убежищу. Его кривых ног я не видел – они растворились в движении!

– Стой, организм! – крикнул я, боясь, что и это чудище сейчас покинет Львиную Пасть.

Сказкин остановился.

Его левая щека дергалась.

Он крепко сжимал «тозовку» обеими руками.

– Не бойся, – сказал я, задыхаясь. – Я не про настоящего Краббена. Я про того, который изображен на твоей спине. Кто тебе его наколол? Когда? Где? Быстро! Колись, Серп!

– Да один кореец в Находке, – нехотя пояснил Сказкин. И добавил на всякий случай: – Он не мне одному колол.

– Краббена?

– «Краббена! Краббена!» – возмутился Сказкин. – Этот кореец в Находке, он что хошь тебе наколет, только поставь ему пузырек!

– Но ведь чтобы наколоть Краббена, его надо увидеть!

– Начальник! – укоризненно протянул Сказкин. – Да я тебе все уши прожужжал, одно и то же тебе твержу: нет ничего особенного в твоем Краббене! Я же говорил, что наш старпом такого видел с «Азова», и ребята с «Вагая» видели. А я однажды в Симоносеки, начальник, видел японку…

Договаривать Сказкин не стал.

Его левая щека страшно дернулась, и одним прыжком Сказкин достиг входа в пещеру.

– Куда ты?

Но Серп Иванович, не отвечая, свесив ноги с каменного козырька, уже бил прицельно в мою сторону. Пули с визгом проносились над моей головой и шлепались в воду.

Прослеживая прицел, я обернулся.

Без всплеска, без единого звука, явившись как кекур из распустившихся вод, на меня шел Краббен.

Краббен был велик.

Краббен был огромен.

Он походил на змею, продернутую сквозь пухлое тело непомерно большой черепахи. Мощные ласты распахнулись, как крылья, с трехметровой шеи клонилась на бок плоская голова, уставившаяся на меня не моргающим круглым глазом, подернутым тусклой пленкой.

Черный, мертво отсвечивающий, Краббен был чужд всему окружающему. Он был из другого мира, он был совсем другой, совсем не такой, как мы или деревья, кудрявящиеся на гребне кальдеры; он был порождением совсем другого, неизвестного нам мира; даже от воды, взбитой его ластами, несло мертвой тоской, несло безнадежностью.

Я мигом оказался на каменном гребне.

Лежа на полу пещеры, зная, что Краббен до нас не доберется, я попытался его зарисовать. Я нервничал. Пальцы давили на карандаш, грифель крошился.

– Он голову держит криво! – удовлетворенно сообщил Серп Иванович.

– Так ему, наверное, хочется.

– Не скажи, начальник. Это я пулей его зацепил. Теперь он у нас контуженный!

– Из «тозовки»? – не поверил я.

– И правым ластом, заметь, не в полную силу работает, – убеждал Сказкин. – Ты так и запиши. Так и запиши, это, дескать, Сказкин поранил Краббена. Не баловства ради, запиши. А то еще оштрафуют!

Опираясь на широкие ласты, Краббен тяжело выполз на берег.

Он был огромен, он был тяжел. Мелкие камни забивались в складки его дряблой массивной шкуры. Он вдруг встряхивался, как собака. Фонтан холодных брызг долетел до пещеры. Сказкин отпрянул и вновь схватился за «тозовку».

– Отставить!

Примерно метра не хватило Краббену, чтобы дотянуться мордой до нашей пещеры.

Это взбесило Краббена.

Рушились камни, шипели струи песка, несло запахом взбаламученного ила, падалью, смрадом. Несколько раз, осмелившись, я заглядывал Краббену чуть ли не в пасть, но тут же отступал перед мощью и мерзостью его ощеренных ржавых клыков.

– Чего это он? – спросил Сказкин, отползая в глубину пещеры.

– Ты его спроси!

Впрочем, поведение Краббена мне тоже не нравилось.

Устав, он, наконец, расслабился, расползся на камнях, как гигантская уродливая медуза. Странные судороги короткими молниями вновь и вновь потрясали его горбатую спину. Плоская голова дергалась, как у паралитика, из пасти обильно сочилась слюна. Низкий, протяжный стон огласил берега Львиной Пасти.

– Тоже мне гнусли! – сплюнул Серп Иванович, опасливо выглядывая из нашего убежища.

Тоскливые стенания Краббена, пронзительные, жуткие, рвущие нервы, долго неслись над мертвой, недвижной, как в Аиде, водой.

– Чего это он? – опять обеспокоился Серп. – Чего ему нужно?

– Это он нас оплакивает…

– А сам долгожитель, что ли?

– Все мы смертны, Серп Иванович, – заметил я, сразу ощутив свое здоровье. – Только одни более, а другие менее.

– Вот бы записать на пленку, – вздохнул Сказкин. – Записать, а потом утречком врубить запись Агафоше на побудку!

С грандиозных стен кальдеры медлительно поплыл белесоватый серый туман. На уровне входа в пещеру туман сгущался в плотные, темнеющие на глазах лохмотья, и низкий, полный доисторической тоски стон ломался в тысяче отражений.

Забившись в дальний угол пещеры, Серп Иванович негромко поносил Краббена. Тельник Сказкин плотно заправил в штаны с лампасами, и теперь я не видел ни наколотого, ни настоящего Краббена. Тем не менее оба они оставались рядом.

Куда им деться?

Не слушая сдержанных поношений Сказкина, направленных в адрес Краббена, я вспоминал о смутных придонных тектонических трещинах, обогреваемых струями теплых ювенильных источников. Лес водорослей, неясные тени… Таинственный, недоступный для нас мир… Почему, собственно, ему не быть миром Краббена?..

И действительно.

Кто воочию видел гигантских кальмаров?

А ведь на кашалотах, поднимающихся из океанских бездн, не раз и не два находили кровоточащие следы неестественно огромных присосок.

Кто видел трехпалого – пресловутого обитателя тропических болот Флориды и прибрежной полосы острова Нантакет?

А ведь с его следов сняты гипсовые слепки.

Кто видел огромного червя с лапками, так называемого татцельвурма?

А ведь этот червь хорошо известен многим жителям Альп. За последние годы собраны сотни свидетельств, в которых слово в слово повторяется одно и то же: да, татцельвурм похож именно на червя! да, у татцельвурма большая голова с выпуклыми глазами! да, лапы у татцельвурма малы, но они есть!