Джек Вэнс - Труллион. (Аластор 2262)

«Весьма признательна, — с некоторой сухостью ответствовала Маруча. — Ума не приложу, что я могла бы тебе предложить?»[18]

«Порядка пятнадцати озолей было бы более чем достаточно, — чуть поклонился Акадий, — но с этим, разумеется, можно повременить. А теперь мне пора, уже давно стемнело».

Тем не менее ментор подождал, пока Маруча отсчитывала пятнадцать озолей, и даже соблаговолил вяло протянуть руку, чтобы принять деньги. «Спокойной ночи, всего наилучшего!» — Маруча и Глэй зашли в дом. Оставшись наедине с Акадием, Глиннес спросил: «Что вы согласились бы принять в качестве возмещения за консультацию?»

«Ах да, чуть не запамятовал. Если мои замечания оказались сколько-нибудь полезными, я был бы чрезвычайно признателен, получив двадцать озолей».

Глиннес уплатил, думая про себя, что советы Акадия обходились недешево. Ментор отправился восвояси, в прихотливую старую усадьбу на острове Сарпассанте. Ему предстояло плыть по Фарванскому и Вернисскому рукавам реки Заур, а затем через Тетринский плес.

В доме на острове Рэйбендери горели огни. Глиннес медленно поднялся на веранду, где стоял наблюдавший за ним Глэй.

«Я знаю, что ты сделал с деньгами, — сказал Глиннес. — Ты пожертвовал Амбальским островом ради нелепой, тщеславной прихоти».

«Все, что можно было сказать по этому поводу, уже сказано. Утром я уеду. Мать хочет, чтобы я остался, но, судя по всему, мне будет удобнее жить где-нибудь в другом месте».

«Нагадил и сбежал — так, значит, получается?»

Братья обменялись горящими взглядами. Глиннес повернулся и зашел в дом.

Маруча сидела, перелистывая принесенные Акадием учебники. Глиннес открыл было рот, но смолчал, снова вышел на веранду и мрачно опустился в кресло. Вскоре он услышал отголоски приглушенной беседы — но Маруча и Глэй говорили так, чтобы он ничего не понял.

Глава 6

Утром Глэй погрузил в лодку тюки с пожитками, и Глиннес отвез его в Зауркаш. По дороге братья не сказали ни слова. Взобравшись на пристань в Зауркаше, Глэй нарушил молчание: «Я останусь в окрестностях — по крайней мере в ближайшее время. Скорее всего, поживу в палатке на выгоне. Если я зачем-то буду нужен, Акадий знает, где меня найти. Постарайся не обижать маму. У нее была несчастная жизнь — что плохого в том, что она решила поиграть в куклы на старости лет?»

«Верни двенадцать тысяч — может быть, тогда я услышу, что ты говоришь, — ответил Глиннес. — А до тех пор слова не имеют значения. Собака лает — ветер носит».

«Дураком ты был, дураком и остался!» — попрощался Глэй и зашагал прочь по пристани. Глиннес проводил его взглядом. Потом, вместо того, чтобы возвращаться на Рэйбендери, он продолжил путь на запад, к Вельгену.

На легко скользящей по спокойным водам лодке Глиннес добрался до Угрюмой заводи меньше, чем через час. Здесь, в устье широкой реки Карбаш, море было в полутора километрах к югу.

Глиннес привязал лодку у бесплатного общественного причала почти в тени стадиона для хуссейда — внушительной постройки на серо-зеленых сваях из стволов мены, скрепленных чугунными скобами. Тут же он заметил огромный плакат кремового цвета с красными и синими строками:

ХУССЕЙД-КЛУБ ФЛЕХАРИЙСКОГО ПЛЕСА

набирает команду для участия в отборочных соревнованиях.

Игроков-кандидатов, имеющих достаточный опыт, просят обращаться к Джералу Эстангу, секретарю, или к почетному попечителю команды Таммасу, лорду Дженсиферу.

Глиннес еще раз прочел объявление, недоумевая: каким образом Дженсифер надеялся найти дюжину талантливых спортсменов, способных состязаться на профессиональном уровне? В ту пору, когда его еще не взяли на службу, в Низинах соперничали больше десятка неплохих команд: «Вельгенские смерчи», «Непобедимые» из Альтрамарского хуссейд-клуба, «Вуляшские галошпаны»[19] с острова Большая Взятка, «Гаспарские неотразимые», «Зауркашские змеи» (не слишком организованная сборная «с миру по нитке» — за нее играли Шайра и Джут Хульден), «Горжеты» из хуссейд-клуба Лорессами и многие другие, самых различных достоинств. В большинстве команд часто менялся состав. Жесткая конкуренция заставляла постоянно искать способных и опытных игроков, всячески их ублажать, заманивать их десятками поощрений и привилегий. Глиннес не видел, почему бы ситуация могла радикально измениться за десять лет.

Отвернувшись от стадиона, Глиннес поймал себя на мысли, в последнее время настойчиво пытавшейся проникнуть в его сознание. Слабая команда теряла деньги и, если не находила финансовой поддержки, разваливалась. Посредственная команда то выигрывала, то терпела поражение в зависимости от мастерства противников, согласившихся помериться с ней силами. Но успешная сборная агрессивных, выносливых профессионалов нередко зарабатывала за год приличные деньги — доля каждого игрока вполне могла составить двадцать тысяч озолей.

Задумавшись, Глиннес вышел на центральную площадь. Вельгенские здания казались ему чуть одряхлевшими, лозы вьющегося калепсиса, затенявшие беседку перед таверной «Одде-Лисс», разрослись и переплелись плотнее. Кроме того — теперь Глиннес не мог их не заметить — на улицах неожиданно часто встречались прохожие в унылых униформах фаншеров и похожих костюмах. Глиннес даже засмеялся от презрения к нелепому поветрию, заразившему горожан подобно гриппу. Посреди площади, как всегда, возвышался прутаншир — квадратная платформа двенадцатиметровой ширины с высоким портальным краном. Рядом была дополнительная платформа поменьше — сцена для музыкантов, аккомпанировавших траурно-карательным обрядам.

За десять лет в Вельгене появилась пара новых построек — в том числе примечательная гостиница «Доблестный св. Гамбринус», возведенная на столбах из стволов мены над садовой пивной, где музыканты-треваньи уже развлекали любителей освежиться пораньше.

Был базарный день. Уличные торговцы расставили по периметру площади тележки-прилавки. Все лавочники без исключения принадлежали к племени вриев, не менее обособленному и своеобразному, чем треваньи. Трилли — вельгенские горожане и низинные селяне — прогуливались мимо базарных рядов, приглядываясь и ощупывая, прицениваясь и торгуясь, время от времени что-нибудь покупая. Сельские жители щеголяли в традиционных нарядах — неизменных параях, украшенных по прихоти, из утилитарных соображений или исходя из навеянных утренним океанским бризом эстетических предпочтений, безделушками и побрякушками, веселыми шарфами, расшитыми узорчатыми жилетами, легкими плаща-минакидками с непонятными иероглифами, четками, ожерельями, звенящими подвесками, головными повязками и кокардами. Горожане одевались не столь причудливо — среди них попадалось немало деловитых фигур в фаншерских костюмах из добротной серой ткани, хорошо сидящих и непременно дополненных начищенными до блеска черными башмаками. У некоторых на головах красовались черные фетровые фески, низко нахлобученные на коротко подстриженные волосы. Костюмами такого покроя не брезговали и представители старшего поколения, причем именно они казались самыми важными и довольными. «Не может быть, — подумал Глиннес, — чтобы все они примкнули к фаншераде!»