Георгий Мартынов - Сто одиннадцатый

Но вот внешний осмотр окончен.

– Во имя жизни!

Это произносит Норит сто одиннадцать, очевидно почувствовавший этот момент. И голос его звучит с экрана так ясно, будто здесь находится он сам, а не его облик, порождённый силой его же воображения.

– Во имя жизни!

Отвечает один Вензот. Аппаратура связи рассчитана и настроена на биотоки его мозга. У Норит сто одиннадцать вообще нет никакой аппаратуры. Иначе нельзя. И то, что «говорит» Вензот, слышит один только Норит сто одиннадцать «там». А здесь произносимое ими обоими «слышит» и навсегда запоминает скрытый в недрах пульта специальный прибор.

Все, кто находятся сейчас в помещении пульта, принимали участие в составлении перечня вопросов к Норит сто одиннадцать, но выбор принадлежит Вензот. Разговор через икс-пространство не может быть слишком продолжителен. Не хватит энергии, не хватит силы воображения у Норит сто одиннадцать «там» и у Вензот «здесь», не хватит фиксирующей устойчивости самого луча, ведь та планета, с которой осуществляется связь, вращается вокруг оси!

Никто в зале не слышит мысленных вопросов Вензот, но по ответам Норит сто одиннадцать все могут следить за первой беседой с посланцем науки, ушедшим в чужой мир.

Во имя жизни!

ГЛАВА 5,

подтверждающая старую истину, что шила в мешке не утаить

В закрытом милицейском «пикапе» было тепло. Полина Никитична отказалась сесть рядом с водителем и попросила Сашу ехать с нею в кузове, где были оборудованы мягкие, обитые искусственной кожей сиденья. Правда, сквозь маленькие окошки, покрытые причудливыми морозными узорами, почти не проходил свет, и было темновато. В кабину сел врач из городской поликлиники Семён Семёнович, который по совместительству уже много лет исполнял обязанности судебно-медицинского эксперта.

Впрочем, должность эта числилась за ним только на бумаге, так как происшествия, требующие медицинской консультации, за все эти годы так и не случились ни разу, ни в самом Н…ске, ни в его окрестностях. Да и сегодня Семён Семёнович понадобился не как эксперт, а просто как опытный врач.

Саша знал его с детства и хорошо помнил, как боялся когда-то окладистой бороды, висячих «запорожских» усов и сердитого взгляда из-под мохнатых бровей. Стоило Антонине Михайловне сказать, бывало: «Хорошо, позовём Семена Семёновича!» – как «заболевший» школьник Саша Кустов моментально выздоравливал и отправлялся в школу. Во всем Н…ске не было человека, который хоть раз в жизни не побывал в руках старого доктора. Саша не помнил времени, когда бы Семён Семёнович выглядел моложе, чем теперь, и про себя считал, что тот всегда был старым.

Полина Никитична всю дорогу от Н…ска до Фокино донимала Сашу вопросами, на которые он не мог ответить при всем желании. Она ещё не оправилась от потрясения, вызванного исчезновением на её глазах внучки, а затем ошеломляющим известием о её появлении в пятнадцати километрах от дома, и хотела знать подробности, вообще никому пока неизвестные.

– Какой же ты, Сашенька, милиционер, если ничего не знаешь? – говорила она и плакала.

– Тётя Поля, – старался успокоить её Саша, – ну о чем вы плачете? По-моему, надо радоваться, а не плакать. Анечка жива и здорова, и ничего с нею не случилось (Саша даже не замечал, какую бессмыслицу говорит). Сейчас приедем в Фокино – и вы её увидите!

Но на Полину Никитичну его доводы не действовали.

Из-за гололедицы пятнадцать километров ехали более сорока минут. Но вот, наконец, и фокинский сельсовет.

Их ждали, видимо предупреждённые из Н…ска, и председатель сельсовета сразу же доложил, как только Саша выбрался из машины:

– Девочка в полном порядке, чувствует себя хорошо и даже не чихает.

Судя по тону, это последнее обстоятельство казалось председателю самым важным во всем происшествии.

– Даже не чихает! – сказал Семён Семёнович, торопливо проходя мимо них в дом. – Тогда, пожалуй, мне здесь вообще делать нечего.

– Это вы говорили час назад по телефону с начальником милиции? – спросил Саша.

– Так точно, я!

Видимо, председатель полагал, что с офицером милиции нужно разговаривать по-военному, чётко.

– Что это за плёнка, о которой вы рассказывали? Слышимость была плохая, начальник не понял, – на всякий случай, чтобы не уронить в глазах председателя авторитет старшего лейтенанта Кузьминых, прибавил Саша.

– Плёнки больше нет!

– А куда она девалась?

– Это нам неизвестно, товарищ начальник. Была, однако теперь нет.

– И вы не видели, куда она пропала?

– Никак нет, сначала была, все видели, потом вроде как растаяла. И нет!

Саша кивнул головой, делая вид, что слова председателя ему понятны.

– Кто первый увидел девочку на улице? – спросил он, понимая, что продолжать расспросы о плёнке бесполезно: председатель, очевидно, сам знал не больше.

– Не на улице, на дороге, метрах в двухстах от околицы. А увидели её два брата Седых, Василий и Федор, кузнецы наши. Их кузня в стороне стоит от села, значит. Оба и шли на работу. Они и принесли девочку ко мне.

– Где сейчас братья Седых?

– Тут, ожидают вас. Как начальник сообщил, что вы приедете, я, значит, и вызвал их.

– Пойдёмте! – сказал Саша.

Загадочная плёнка не давала ему покоя всю дорогу от Н…ска. Он чувствовал, что именно в ней, в этой плёнке, заключена разгадка более чем странного факта, что трехлетний ребёнок, почти совершенно раздетый, не замёрз на двадцатитрехградусном морозе. И, судя по словам председателя, чувствовал себя как обычно.

«Совершенно необъяснимо! – думал Саша, входя в дом. – Ни в какие ворота не лезет!»

Анечку он увидел не сразу, её заслоняла широкая спина доктора. Девочка сидела на коленях Полины Никитичны, закутанная в огромный шерстяной платок, концы которого свисали до пола. Семён Семёнович только что закончил её выслушивать и сейчас с озабоченным и сердитым лицом, которое, впрочем, всегда у него бывало при осмотре больных, почему-либо вызывавших в нем беспокойство, медленно свёртывал трубки фонендоскопа, пытливо глядя на юную пациентку, которая, если судить по внешнему виду, была совершенно здорова.

В комнате кроме председателя сельсовета, Анечки и трех приезжих (водитель остался в машине) находились ещё две пожилые женщины и братья Седых, до того похожие друг на друга, что Саше в первый момент показалось: один из них сидит у зеркала, а второго вообще нет. Тем более, что оба кузнеца были одинаково одеты.

В углу стояла большая круглая печь, от которой шёл сильный жар. Наверное, в неё щедро подкинули сухих дров, чтобы Анечка могла как следует согреться.