Владимир Ильин - Зимой змеи спят

Лазарев полез в карман, достал оттуда пластиковую коробочку и вытряхнул на ладонь один шарик. Упаковка была из-под «Тик-Така», но шарики, которые в ней хранились, не имели ничего общего с «двумя калориями свежести», и Ишпахтин отлично знал это. Он укоризненно воскликнул:

— Климчик, ты чокнулся? Тебе же сейчас выступать!

Но Клим уже бросил под язык шарик и, прикрыв глаза, покатал его по рту, чувствуя, как по всему телу разбегается приятный бодрящий холодок.

— Ничего, ничего, — рассеянно пробормотал он Артуру. — Не дрейфь, Арчи, всё будет, как надо…

Шарик был из семейства бензоидов, похмелье после него наступало жутчайшее, как после попойки натощак, но зато теперь в течение полутора часов можно было вновь чувствовать себя сильным и уверенным в себе. А главное — имеющим хоть какую-то цель в этой паскудной жизни!

— Что-то я тебе еще хотел сказать, — задумчиво произнес Артур, ставя пустой стакан прямо на пол и глядя в потолок, — а вот что — убей не помню… А-а, вот!.. От Усмана вчера человечек прибыл, они просят еще два контейнера изделий…

Клим жестом остановил его:

— Ах, оставь, Арчик, — слабым голосом сказал он. — Потом, всё — потом… Давай лучше я тебе расскажу, как выглядит запах туберозы..

— Глючишь, что ли?

И тут раздался третий звонок, и извиняющийся голос из динамика трансляции сказал:

— Публика вас ждет, Клим Сергеевич!

Лазарев легко вскочил и устремился к выходу. Артур задумчиво поглядел своему приятелю вслед и, когда дверь за ним захлопнулась, потянулся к бутылке, чтобы плеснуть в стакан вторую порцию виски…

Зал был действительно полон, и Клим ощутил прилив энергии. Как в самом начале своей сценической деятельности… Шарик исправно действовал, и страха больше не было. Первую песню он всегда любил исполнять в полумраке, чтобы адаптироваться к переполненному залу и к сцене. Это была лирическая «Прости меня дважды», и фанаты, успевшие принять кто водочку, а кто и анашу, обычно впадали от нее в сентиментальную слезливость, как выживающая из ума восьмидесятилетняя старушка.

Так случилось и на этот раз. Едва Клим закончил петь и, картинно воздев руки над головой, рухнул на колени, как публика взревела так слаженно и мощно, словно там, внизу, под сценой, бушевало одно огромное существо, океан типа пресловутого Соляриса, только не разумный, как у Лема, а, наоборот, лишившийся ума под напором темных, бешеных эмоций…

Главное было — не давать публике передышки, иначе та злая, разрушительная сила, которая накапливалась постепенно в зале, могла прорваться наружу, и тогда концерт способен был перерасти в массовое побоище. Как в девяносто пятом в челябинском Дворце спорта… Поэтому, не дожидаясь конца оваций, Клим дал отмашку своим музыкантам, и тотчас в зале погас свет, а на сцене замигали вспышки прожекторов. И музыка грянула соответствующая — неровная, рваная, печально-возвышенная. «Рапсодия в стиле рок»… Второе место в разных хит-парадах на протяжении полугода — это вам не хвост собачий!..

В этот вечер концерт получался неплохим. То ли волшебный шарик был тому причиной, то ли просто сегодня везло больше, чем обычно, но работалось почему-то необычно-легко. И не было, как обычно, ненависти к беснующемуся, протягивающему руки к сцене залу, и не было никаких «проколов» вроде отказа аппаратуры, и даже ни разу не подвернулась нога во время танцевальных выкрутасов… К середине первого отделения Клим успел забыть и про свои припадки беспричинного страха, и про паразита Артура, и даже про свой Бизнес. Его несло на крыльях вдохновения, теперь у него получалось всё, и, чтобы усилить ощущение своего почти абсолютного могущества, он решил исполнить вещь, которую обычно делал в конце отделения, — «Погибшие в июле»: «Был вечер тот длиною в целый год… Но даже год кончается когда-то… Луна висела, как беда, бежало время, как вода, и были мы друг перед другом виноваты…»

Зал дружно набрал воздуха в грудь, а выдохнуть не решился, словно боясь вспугнуть витиеватое гитарное соло, повисшее изящной виньеткой в воздухе.

Обычно Клим держался на приличном расстоянии от края сцены, но во время исполнения этой песни его неудержимо потянуло к широко раскрытым ему навстречу глазам и тянущимся к нему, как стебли подсолнухов тянутся к солнцу, рукам, и, краем глаза заметив, как за кулисами засуетились охранники, он подошел почти к самой рампе, и прожектора тут же скрестились на его лице, и от этого он еще больше ощутил себя солнцем, богом Солнца, и ему показалось, что горячие лучи прожекторов, отражаются от его потного лба и, вместе со словами песни, улетают к тем, кто замер в зале…

«И, как река, темна и глубока… была та ночь, в которой мы тонули… И нас теченье унесло, никто не смог подать весло… никто не спас нас, гибнущих в июле!..»

Инструменты взвыли изо всех сил, Клим раскинул руки, словно тщась удержать уплывающий звук, и повторил последний куплет на два тона выше. Была в этой песне у него одна заготовка. Последний слог «ле» он тянул минуты полторы под гитарные пассажи, а потом, когда терпение у зрителей было на пределе, внезапной отмашкой руки обрывал звук и падал на сцену так, будто и сам он тоже погиб…

Однако на этот раз концовка песни вышла не такой, как она была разучена на многочисленных репетициях с ансамблем. Певец рухнул ничком на сцену, не дождавшись того момента, когда прекратится музыкальное сопровождение, и ничего не понявшие зрители продолжали слышать фонограмму протяжного слога «ле», пока растерянные музыканты не прекратили играть, дав заключительные аккорды вразнобой. Тем не менее, по залу прокатились громовые аплодисменты, раздались истошные вопли «Ка-а-айф!» и «Крутизна, Клим, стопудовая крутизна!», и на сцену полетели раздавленные цветы и огрызки яблок. Однако, Лазарев вовсе не собирался вставать. Он словно уснул, свернувшись калачиком на виду у десятков тысяч своих поклонников.

На сцену выбежали люди в штатском во главе с Артуром Ишпахтиным и склонились над Климом. Охранники были опытными людьми, и они с первого взгляда поняли, что тот, кого они должны были охранять, безвозвратно мертв…

Концерт был прерван и больше не возобновился. Как показала экспертиза, смерть Лазарева наступила от мгновенно действующего яда. Версия о том, что это было заказное убийство, возникла сразу, но быстро отпала, как только эксперты не обнаружили на теле Клима следов, оставленных колющими предметами, да и на сцене, каждый квадратный сантиметр которой был обыскан личными телохранителями Лазарева с особой тщательностью, не обнаружилось ни иголок, ни стрелок, ни булавок, смазанных ядовитыми субстанциями. Оставалось предположить, что либо убийцей Лазарева был кто-то из числа его близких знакомых (и эта версия потом долго отрабатывалась следствием, так что Ишпахтину пришлось совсем несладко), и тогда ему удалось во всеобщей суматохе подобрать и спрятать орудие убийства, либо… либо Лазарев проглотил ядовитое вещество — но сделать это, по мнению следователей, он мог бы только сознательно. Ведь, как показала экспертиза, покойный употреблял наркотики, в том числе и перед самым убийством…