Аркадий и Борис Стругацкие - Отягощенные злом, или Сорок лет спустя

Говорил он в пространство перед собой. (Как, откуда узнал он, что не я его собеседник, а ведь, кроме меня, в Приёмной никого не было!..) Говорил, словно на докладе у начальства, – на память, не сбиваясь, но и не увлекаясь чрезмерно, только время от времени, в особенности, когда шли цифры, поглядывая в шпаргалочку, оказавшуюся незаметно у него в ладони. И хотя не предпосылал он своему докладу никакого названия, после первых же двух-трёх периодов стало ясно, что речь идёт о «Необходимых организационных и кадровых мероприятиях для подготовки и проведения кампании по Страшному суду.

Говорил он по моему секундомеру почти десять минут – восемнадцати секунд не хватило для ровного счёта. Закончив, осторожно положил свою шпаргалочку на полированную поверхность трюмо рядом с пепельницей и смирно свёл пальцы больших белых рук у себя на коленях.

Демиург молчал целую минуту, прежде чем задал первый свой вопрос.

– Надо понимать, Зверь из моря – это лично вы? – спросил он.

Колпаков заметно вздрогнул, но отозвался тотчас же, без малейшего промедления:

– Возражений не имею.

Демиург вдруг очень красиво процитировал – нарочито бархатным, раскатистым голосом профессионального актёра старой школы:

– «Зверь был подобен барсу; ноги у него, как у медведя, а пасть у него, как пасть у льва; и пал ему Дракон силу свою, и престол свой, и великую класть…» Дракон, надо понимать, – это я?

Колпаков позволил себе бледно усмехнуться.

– Не могу согласиться, извините. В данном штатном расписании это уж скорее товарищ Прудков. Агасфер Лукич.

Полная тишина была ему ответом, и усмешка пропала с бледного лица, и оно стало ещё бледнее. Потом Демиург заговорил снова:

– «…И поклонились Зверю, говоря: кто подобен Зверю сему и кто может сразиться с ним? И даны были ему уста, говорящие гордо и богохульно, и дана ему власть действовать сорок два месяца». У вас губа не дура, Колпаков.

– В некоторых переводах стоит: «сорок два гола», – чуть повысив голос, возразил Колпаков.

– И вы, разумеется, предпочитаете именно эти переводы. Да, губа у вас не дура. И как же вы намерены развязать Третью и последнюю? Конкретно!

– Мне кажется, один случайный запуск… одно случайное неудачное попадание… Мне кажется, этого уже достаточно было бы…

– Во-первых, недостаточно! – загремел Демиург. – Во-вторых, если вы даже сумеете организовать бойню, понимаете ли вы, чем она кончится? Послушайте, вас вообще-то учили, что через шесть месяцев погибнет от девяноста пяти до девяноста восьми процентов всего населения? Вы перед кем, собственно, намерены «гордо и богохульно» говорить на протяжении сорока двух месяцев… я уж не скажу – лет?

На физиономии Колпакова не осталось ни кровинки, однако он и не думал сдаваться.

– Прошу прощения, – произнёс он с напором, – но ведь у меня и намерения такого не было – конкретизировать начало хаоса. Мне казалось всегда, что это как раз – на ваше усмотрение! И железная саранча Аваддона… и конные ангелы-умертвители… и звезда Полынь… Вообще весь комплекс дестабилизирующих мероприятий… Я как раз не беру на себя ответственность за оптимальный выбор…

– Он не берёт на себя ответственность, – грянул Демиург. – Да ведь это же главное, неужели не ясно – оптимальный выбор! Максимум выживания козлищ при минимуме агнцев!

– Позвольте же заметить! – не сдавался Колпаков. – Был бы хаос, а всё остальное я беру на себя, у меня агнцев вообще не останется, ни одного! Что же касается организации хаоса… Согласитесь, это совсем вне моей компетенции!

– Так уж и вне… – произнёс Демиург саркастически. – Вон чего вокруг насочиняли… Кстати, а что такое в вашем понимании агнцы?

И опять не дрогнул Колпаков. И опять он ответил как по писаному:

– Насколько мне доступно понимание высших целей, это сеятели. Сейте разумное, доброе, вечное. Это про них сказано, как я понимаю.

– Ясно, – произнёс Демиург. – Можете идти. Сергей Корнеевич, проводите.

Я встал. Колпаков всё ещё сидел. Красные пятна разгорались у него на щеках. Он разлепил было губы, но Демиург сейчас же сказал, повысив голос:

– Проводить! Пальто не подавать!

И поднялся бедный Колпаков, и пошёл, понурившись, в прихожую, и снял с распялки роскошный свой чёрный кожан, и принялся слепо проталкивать руки в рукава, и мужественная челюсть его тряслась, а вокруг реял невесть откуда взявшийся Агасфер Лукич с портфелем наизготовку и говорил как заведённый – ворковал, курлыкал, болботал:

– Не огорчайтесь, батенька, ничего страшного, не вы первый, не вы последний, откуда нам с вами знать, может, оно и к лучшему… Сорок два года всё-таки, – такой труд, такая работа, напряжение адское, ни минуты отдыха, никакой расслабленности… Да господь с ними, с этими глобальными мероприятиями!.. Стоит ли? Не лучше ли подумать прежде всего о себе, что вам лично нужно? Так сказать, персонально… в рамках существующей действительности… не затрагивая никаких основ… Скажем, заведующий отделом, а? Для начала, а?

Они вывалились из квартиры, Агасфер Лукич вёл Колпакова, обнимал его ниже талии и заглядывая ему в лицо снизу вверх, всё ворковал, всё болботал, всё курлыкал. Я слышал, как они медленно спускаются по лестнице. Колпаков, видимо, опомнясь, принялся что-то отвечать высоким обиженным голосом, но слов уже было разобрать невозможно из-за лестничной реверберации.

Я запер дверь, вернулся в Приёмную, поправил сдвинутое кресло, взял с трюмо забытую шпаргалку и попытался было её прочитать, но ничего там не разобрал, кроме каких-то бессмысленных «убл», «опр», «II сзд».

Я прошёл в Комнату и уселся на топчан в ожидании приказаний. Приказаний не было, не было и обычных ворчливых комментариев. Чёрная крылатая глыба у окна была нема и неподвижна, как монумент Отвращения. Потом вернулся Агасфер Лукич, запыхавшийся от подъёма на двенадцатый этаж и очень недовольный. Швырнув портфель в угол, он уселся рядом со мной и сказал:

– Это тот случай, когда я не испытываю никакого удовлетворения. Фактически я его обманул. Не нужны ему те мелочи, дребедень эта, которую я ему всучил… Ему Великое служение нужно! Он создан для служения! Чтобы всех, кто под ним, – в грязь, но и сам уж перед вышестоящим – в пыль… А я ему – дачу в Песках…

Демиург произнёс, не оборачиваясь:

– Все они хирурги или костоправы. Нет из них ни одного терапевта.

По-моему, это тоже была цитата, но я не сумел вспомнить – откуда и, наверное, поэтому не понял, что он хотел сказать.

6. Разговоры об истории. О новой истории, о новейшей истории и особенно часто – об истории древней. Агасфер Лукич из истории знает всё. Есть у него один-два пробела (например, Центральная Америка, шестой век, – «тут я несколько поверхностен»…), но в остальном он совершенно осведомлён, захватывающе многоглаголен и нарочито парадоксален. «Не так всё это было, – любит приговаривать он. – Совсем не так».