Стивен Кинг - Иерусалим обреченный (Салимов удел; Судьба Иерусалима)

Но август прошел, лето соскользнуло в осень, осень в зиму, и он ощутил облегчение. К весне он и вовсе сумел забыть, каким образом получил бумаги, хранящиеся в сейфе Портлендского банка.

И тут начались события.

Этот писатель, Мерс, интересовался Марстен Хаузом и так странно смотрел на Ларри.

Вчера пришло письмо и посылка от Стрэйкера. В сущности, это была записка, а не письмо.

"Будьте добры, распорядитесь повесить прилагаемую табличку в окне магазина.

Р.Т.Стрэйкер."

Табличка оказалась скромнее многих ей подобных:

"Откроется через неделю. Барлоу и Стрэйкер.

Изящная мебель. Отборный антиквариат".

А теперь эта машина у дверей Марстен Хауза. Он все еще смотрел на нее, когда услышал над ухом:

- Заснул, Ларри?

Он подскочил и оглянулся. Рядом стоял Перкинс Джиллеспи, зажигающий "Пэлл-Мэлл".

- Нет, - нервно рассмеялся Ларри. - Только задумался.

Перкинс посмотрел на Марстен Хауз, где сверкали на солнце хром и сталь дверей, потом - на старую прачечную с новой вывеской в окне.

- И не ты один, пожалуй. Всегда славно заполучить в город новых людей. Ты ведь с ними встречался, верно?

- С одним. В прошлом году.

- Мистер Барлоу или мистер Стрэйкер?

- Стрэйкер.

- Ничего человек?

- Трудно сказать, - отозвался Ларри и почувствовал желание облизнуть губы. Но не стал их облизывать. - Мы говорили только о деле. Кажется, с ним все о'кей.

- Хорошо. Это хорошо. Пошли. Я прогуляюсь с тобой до Замечательного.

Когда они переходили улицу, Лоуренс Кроккет думал о сделках с дьяволом.

1:00 пополудни.

Сьюзен Нортон вошла в Салон Барбары, улыбаясь Бебс Гриффин - старшей сестре Хола и Джека.

- Слава Богу, ты смогла принять меня так скоро.

- Без проблем среди недели, - сказала Бебс, включая фен. - Кошмар, как душно. Вечером будет гроза.

Сьюзен взглянула на незапятнанное голубое небо.

- Ты думаешь?

- Да. Что ты хочешь, завивку?

- Конечно, - отозвалась Сьюзен, думая о Бене Мерсе, - да такую, как будто я никогда не бывала в нашем городе.

- Да, - вздохнула Бебс, опуская на нее колпак, - все так говорят.

Вздох отдавал фруктовой резинкой. Бебс спросила Сьюзен, знает ли та, что кто-то открыл новую мебельную лавку в Городской Лохани - дорогое, похоже, заведение, - и хорошо бы там нашлась лампа под ее пару бра и, не правда ли, мысль уйти из дому и перебраться в город была самая удачная мысль в ее жизни, и, не правда ли, что чудесное лето в этом году. Досадно, что кончается.

3:00 пополудни.

Бонни Сойер лежала на большой двуспальной кровати в своем доме на Дип Кат-роуд. Это был не дрянной трейлер, а настоящий дом, с фундаментом и подвалом. Ее муж Рэг, автомеханик, хорошо зарабатывал.

На ней ничего не было, кроме тонких голубых трусиков, и она нетерпеливо поглядывала на часы. Две минуты четвертого - где он?

Входная дверь чуть-чуть приоткрылась, и заглянул Кори Брайант.

- Все о'кей? - шепнул он. Кори было только двадцать два года, и эта связь с замужней женщиной, да еще такой сногсшибательной, как Бонни Сойер - "Мисс Кэмберленд-1973", - делала его робким, нервным и грубым сразу.

Бонни улыбнулась, продемонстрировав восхитительные зубки.

- Если бы нет, мой дорогой, - ответила она, - в тебе бы уже проделали такую дыру, что сквозь нее можно было бы смотреть телевизор.

Он вошел на цыпочках, и пояс со всякими приспособлениями - Кори уже два года работал на телефонную компанию - забавно позвякивал при каждом его шаге.

Бонни хихикнула и раскрыла объятия:

- Я тебя люблю, Кори. Ты прелесть.

Взгляд Кори наткнулся на темную тень под голубым нейлоном, и Кори сделался больше грубым, чем нервным. Он забыл про цыпочки, он пошел к ней, и, когда они соединились, где-то в лесу запела цикада.

4:00 пополудни.

Бен Мерс откинулся на стуле, закончив дневную работу. Он отказался от прогулки в парке, чтобы отправиться обедать в Нортонам с чистой совестью, и писал почти весь день без перерыва.

Он встал и потянулся, весь взмокший от пота, прислушиваясь к хрусту собственных костей. Вытащил свежее полотенце и поторопился было в ванную прежде чем все вернутся с работы и туда будет не протолпиться.

Не дойдя до двери, он вдруг развернулся и подошел к окну. Что-то бросилось ему в глаза. Не в городе - город передремывал день под небом того особого глубокого оттенка голубизны, которым славится Англия в конце лета.

Мартин Хауз. Отсюда, из окна, за асфальтовыми крышами двухэтажных домов на Джойнтер-авеню и за парком, полным детей, уже вернувшихся из школы, он выглядел миниатюрой, кукольным домиком. И это нравилось Бену. Отсюда Марстен Хауз выглядел как нечто, с чем можно совладать. Взять в руки и раздавить ладонями.

У дверей стоял автомобиль.

Бен замер с полотенцем через плечо, ощутив спазм необъяснимого ужаса. Губы его беззвучно шевельнулись, будто произнося слово, никому - и ему самому - непонятное.

5:00 пополудни.

Мэттью Берк вышел из школы высшей ступени и направился к своему старенькому автомобилю.

В свои шестьдесят три - два года до законной отставки - он еще нес полную нагрузку уроков английского, плюс внеклассная работа. Осенью это была школьная постановка, и он только что закончил чтение трехактного фарса под названием "Проблемы Чарли".

Из совершенно непригодного большинства он выбрал дюжину способных кое-что запомнить и пересказать дрожащим монотонным голосом, а также двух-трех ребят, способных на большее.

По теории Мэтта, школьная постановка должна походить на миску "Кэмбелского супа": абсолютно безвкусна, но никому не повредит. Родители придут в восторг, театральный критик из кэмберлендского "Лидера" захлебнется многосложными эпитетами - за что ему и платят. Героиня, вероятно, на этот раз Рути Кроккет - влюбится в героя и, возможно, после премьеры потеряет девственность.

В свои шестьдесят три он все еще любил учительствовать. Недостаток строгости, не позволивший ему стать заместителем директора, самому Мэтту никогда не мешал. Он спокойно читал сонеты Шекспира среди летящих самолетиков и шариков жеваной бумаги; садился на кнопки и рассеянно их отбрасывал, распоряжаясь открыть 467-ю страницу грамматики; доставал сочинения из-под сверчков, лягушек в ящике, а один раз - из-под семифутовой черной змеи.

Дети его не особенно любили, но многие научились уважать, а некоторые даже поняли, что преданность делу и самоотверженность, как бы эксцентрично и унизительно они не выглядели, достойны уважения.

Он сильно нажал на акселератор - мотор заглох. Мэтт выждал, снова тронул машину и настроил радио на свой любимый рок-н-ролл.

Мэтт жил в маленьком домике на Таггарт Стрим-роуд и почти никого не видел. Он никогда не был женат и обходился без всяких родственников. Это был одинокий человек, но одиночество никак его не испортило.