Джон Уиндем - Куколки

— Конечно, — резко ответила мать, готовая к нападению. Я знал, какое у нее при этом выражение лица. Но тут она добавила: — Гарриет! У тебя что, нет удостоверения?!

Тетя молчала, мне показалось, что я слышу подавленные всхлипывания. Мать потребовала — холодно и настойчиво:

— Гарриет! Дай мне взглянуть на это дитя — и как следует!

Сначала ничего не было слышно, лишь всхлипы тети Потом она нетвердо повторила:

— Ничего особенного, ты видишь, такая мелочь.

— Мелочь! — чуть ли не рявкнула моя мать. — Ты имела наглость явиться в мой дом со своим чудовищем и говоришь мне, что это — мелочь?

— Чудовище?! — Голос у тети был такой, словно ее ударили. — О… о… о, она лишь тихо стонала.

— Неудивительно, что ты не решилась вызвать инспектора!

Тетя тихо плакала. Мать немного подождала, потом спросила:

— Хотела бы я знать, зачем ты сюда явилась? Зачем ты привезла сюда это?

Тетя Гарриет высморкалась и ответила тусклым голосом.

— Когда она родилась… когда я увидела… я хотела покончить с собой. Я понимала, что ее не признают, хотя это такая мелочь! Но потом я подумала может быть, мне удастся ее спасти. Я же люблю ее. Прелестная девочка — если бы не это… Правда, она прелесть?

Мать молчала. Тетя продолжала.

— Не знаю на что, но я еще надеялась. Я знала, что могу подержать ее у себя, что ее не сразу отберут, можно хотя бы месяц не заявлять. Я решила подождать.

— А Генри? Он-то что сказал?

— Он… он велел сразу сообщить о ней. Но я не дала — я… Я не могу, не могу! Господи, ведь это третий раз! Я молилась, молилась и молилась, я надеялась, а потом узнала о тебе и решила, что Господь ответил на мои молитвы.

— Вот как? — холодно произнесла мать. — Нет, мой ребенок не имеет к этому отношения! Не понимаю, к чему ты ведешь? — добавила она резко.

— Я подумала, — отвечала тетя безжизненным голосом, — я подумала, может, ты позволишь мне оставить тут свою дочку и взять на время твою…

Мать явно и слова не могла вымолвить от изумления.

— Всего на день-два, а я бы пока получила удостоверение. Ведь ты моя сестра, моя родная сестра! Ты могла бы помочь мне сохранить ребенка! — Она разрыдалась.

Долгая пауза — и голос матери:

— За всю свою жизнь я еще не слышала таких чудовищных слов? Ты приехала сюда предложить мне вступить в аморальный, преступный сговор… ты сошла с ума, Гарриет! Подумать, что я отдам свою дочь… — Она замолкла, заслышав тяжелые шаги отца в коридоре.

— Джозеф, — позвала мать, едва он вошел, — ну-ка гони ее, пусть она немедленно покинет наш дом!

— Но это же Гарриет, дорогая, — с недоумением вымолвил отец.

Мать объяснила, в чем дело. Тети Гарриет совсем не было слышно. Отец с недоверием спросил:

— Это правда? Ты за тем и приехала? Медленно, устало тетя ответила:

— Третий раз. Они заберут ребенка, как забрали двух других, Я не вынесу этого, не вынесу… Генри, видимо, выгонит меня. Найдет новую жену, она родит ему нормальных детей. А у меня ничего не останется на этом свете — ничего. Я надеялась встретить тут сочувствие, ведь моя сестра могла бы мне помочь. Теперь я вижу, как глупо было надеяться…

Все помолчали.

— Ну что ж, я все поняла, теперь уеду — Голос у нее стал какой-то мертвый.

Но отец был не из тех, кто позволит кому-то сказать последнее слово.

— Не понимаю, как ты посмела явиться сюда, в богобоязненный дом, с подобным предложением! Хуже того, что-то не вижу я в тебе раскаяния или стыда!

Голос тети стал потверже:

— Чего мне стыдиться? Я не сделала ничего постыдного! Я не раскаиваюсь, хотя и признаю свое поражение.

— Не раскаиваешься! — повторил отец. — Не стыдишься, хотя и произвела на свет эту насмешку над обликом Творца! Не стыдишься того, что пыталась вовлечь собственную сестру в преступный сговор! — Он сделал глубокий вдох и загремел так, будто стоял за кафедрой: — Враги Господа осаждают нас. Они пытаются уязвить Его через нас. Они без устали трудятся над искажением Его облика Они пытаются осквернить Чистоту расы. Ты согрешила, женщина! Загляни в свое сердце, и ты найдешь там грех! Твой грех ослабил, и наши позиции, враг нанес всем нам удар — через тебя! Ты носишь крест на платье, чтобы иметь защиту от врага рода человеческого. Но в сердце твоем нет креста! Ты недостаточно бдительна! И вот — Отклонение. А любое, пусть даже мелкое. Отступление от облика Господа — это богохульство. Ты произвела на свет скверну.

— Мое бедное дитя!

— Дитя, но если бы тебе позволили оставить его у себя, твое дитя выросло бы и произвело себе подобных — и продолжало бы сеять скверну, пока все и вся вокруг не обратились бы в мутантов и Нарушения! Так произошло в тех местах, где воля и вера ослабли. Но здесь такого никогда не будет! Наши предки были правильными людьми, и они оставили нам доброе наследство — Норму. Позволить тебе предать нас? Чтобы получилось, что наши предки жили зря? Позор на твою голову, женщина! Убирайся! Смиренно возвращайся домой, извести закон о своем ребенке и молись — очищайся! Ты не только произвела на свет Отклонение, но и выступила против закона, ты согрешила намеренно!.. Я милосерден. Я не потащу тебя в суд. Ты сама очистишься, облегчишь свою совесть. Преклони колени, молись, и да простятся тебе твои грехи!

Легкие шаги, тихий плач младенца. Тети подошла к двери, остановилась.

— Да, я буду молиться! — Голос ее окреп. — Я буду просить Господа послать чуточку сострадания в наш жуткий мир, милосердия к слабым, любви к несчастным и обездоленным. Я спрошу его: действительно ли он повелел, чтобы младенец страдал и душа его была обречена на вечное проклятие за небольшое пятнышко на теле… И я буду молить Господа, чтобы он разбил сердца самодовольным и лицемерам…

Дверь закрылась, тетя тихо прошла по коридору.

Я осторожно прокрался к окну. Она подошла к повозке, бережно опустила в нее белый сверток и несколько секунд смотрела на него. Потом отвязала коня, села в повозку, взяла сверток на колени и прикрыла его плащом. Она повернулась — и до сих пор я вижу ее, как тогда: ребенок на руках, плащ слегка распахнулся, виден крест на платье; глаза смотрят вдаль, а лицо словно из гранита.

Она встряхнула вожжами и выехала со двора.

Отец продолжал вещать:

— Еще и ересь! Попытка подменить младенца — куда ни шло, у женщин бывают странные идеи. Я бы не обратил на это внимания, сообщил бы о ребенке — и все. Но ересь — дело другое. Не просто бесстыжая — опасная личность! Вот уж не ожидал встретить такую порочность в твоей сестре! Как она могла подумать, что ты прикроешь ее грех, зная, что тебе самой дважды пришлось понести наказание? Ересь в моем доме! Нет, я этого так не оставлю!