Клиффорд Саймак - Заповедник гоблинов

– Ради ее больших глаз, – ответил Оп, ухмыляясь. – Девушку с такими глазами нельзя не шокировать. Извини, Пит, я никак не мог удержаться.

– Все эти разговоры о каннибализме и рвоте, – продолжал Максвелл. – Не слишком ли ты перегнул палку?

– Ну, я, пожалуй, и вправду немного увлекся, – признал Оп. – Но ведь публика как раз этого и ждет от дикого неандертальца!

– А она далека не глупа, – заметил Максвелл. – Она проболталась об этой истории с Артефактом на редкость ловко.

– Ловко?

– Само собой разумеется. Неужто ты думаешь, что она и в самом деле проговорилась нечаянно?

– Я об этом вообще не думал, – сказал Оп. – Может быть, и нарочно. Но в таком случае зачем ей это, как ты думаешь?

– Скажем, она не хочет, чтобы его продавали. И она решила, что, если упомянуть об этом при болтуне вроде тебя, наутро новость станет известна всему городку. Она рассчитывает, что такие разговоры могут сорвать продажу.

– Ты же знаешь, Пит, что я вовсе не болтун.

– Я-то знаю. Но вспомни, как ты себя сегодня вел.

Оп сложил нож, сунул его в карман и, взяв банку, протянул ое Максвеллу. Максвелл сделал большой глоток. Огненная жидкость полоснула его по горлу, как бритва, и он закашлялся. «Ну хоть бы раз выпить эту дрянь, не поперхнувшись!» – подумал он. Кое-как проглотив самогон, он еще несколько секунд не мог отдышаться.

– Забористая штука, – сказал Оп. – Давненько у меня не получалось такой удачной партии. Ты видел – чистый, как слеза!

Максвелл, не в силах произнести ни слова, только кивнул.

Оп в свою очередь взял банку, поднес ее к губам, запрокинул голову, и уровень самогона в банке сразу понизился на дюйм с лишним. Потом он нежно прижал ее к волосатой груди и выдохнул воздух с такой силой, что огонь в очаге заплясал. Свободной рукой он погладил банку.

– Первоклассное пойло, – сказал он, утер рот рукой и некоторое время молча смотрел на пламя.

– Вот тебя она, несомненно, не могла принять за болтуна, – сказал он наконец. – Я заметил, что сегодня вечером ты сам выделывал лихие пируэты вокруг да около правды.

– Возможно, потому что я сам не знаю, какова эта правда, – задумчиво произнес Максвелл, – и как мне с ней поступить. У тебя есть настроение слушать?

– Сколько угодно, – сказал Оп. – То есть, если тебе этого хочется. А так можешь мне ничего не говорить. Я имею в виду – по долгу дружбы. Если ты мне ничего не скажешь, мы все равно останемся друзьями. Ты же знаешь. Мы вообще можем ничего об этом не говорить. У нас найдется немало других тем.

Максвелл покачал головой.

– Нет, Оп. Мне необходимо с кем-то обсудить все это. Но довериться я могу только тебе. В одиночку мне не справиться.

– Ну-ка, отхлебни еще, – сказал Оп, протягивая ему банку, – а потом начинай, если хочешь. Я одного не могу понять: как транспортники допустили такую промашку. И я не верю, будто они ее допустили. Я бы сказал, что тут кроется что-то совсем другое.

– И ты не ошибся бы, – ответил Максвелл. – Где-то есть планета и, по-моему, не так уж далеко. Свободно странствующая планета, не связанная ни с каким солнцем. Хотя, насколько я понял, она в любой момент может присоединиться к той системе, какая ей приглянется.

– Это ведь довольно-таки сложно! Орбиты законных местных планет спутаются в клубок.

– Не обязательно, – возразил Максвелл. – Она может выбрать орбиту в другой плоскости. И тогда ее присутствие практически на них не отразится.

Он взял банку, зажмурил глава и сделал могучий глоток. Отняв банку ото рта, он снова прислонился к грубым камням. В трубе мяукал ветер, но эти тоскливые звуки раздавались снаружи, за дощатыми стенами. Головешка в очаге рассыпалась каскадом раскаленных угольков. Пламя заплясало, и по всей комнате замелькали неверные тени.

Оп забрал банку из рук Максвелла, но пить не стал, а зажал ее между коленями.

– Иными словами, эта планета перехватила и сдублировала твою волновую схему, так что вас стало двое, – сказал он.

– Откуда ты знаешь?

– Дедуктивный метод. Наиболее логичное объяснение того, что произошло. Мне известно, что вас было двое. С тем другим, который вернулся раньше тебя, я разговаривал. И он был – ты. Он был точно таким же Питером Максвеллом, как ты. Он сказал, что на планетах системы Енотовой Шкуры никаких следов дракона не оказалось, что все это были пустые слухи, а потому он вернулся раньше, чем предполагал.

–Так вот в чем дело! – заметил Максвелл. – Я никак не мог понять, почему он вернулся до срока.

– Передо мной стоит дилемма, – сказал Оп, – должен ли я предаваться радости или горю? Наверное, и радости, и горю понемножку, оставив место для смиренного удивления перед неисповедимыми путями человеческих судеб. Тот, другой был ты. И вот он умер – и я потерял друга, ибо он был человеком и личностью, а человеческая личность кончается со смертью. Но тут сидишь ты. И если прежде я потерял друга, то теперь я вновь его обрел, потому что ты такой же настоящий Питер Максвелл, как и тот.

– Мне сказали, что это был несчастный случай.

– Ну, не знаю, – заметил Оп. – Я над этим довольно много размышлял. И я вовсе не уверен, что это действительно был несчастный случай – особенно после того, как ты вернулся. Он сходил с шоссе, споткнулся, упал и ударился затылком…

– Но ведь никто не спотыкается, сходя с шоссе. Разве что калеки или люди мертвецки пьяные. Наружная полоса еле ползет.

– Конечно, – сказал Оп. – И так же рассуждала полиция. Но других объяснений не нашлось, а полиции, как тебе известно, требуется какое-нибудь объяснение, чтобы закрыть дело. Случилось это в пустынном месте. Примерно на полпути отсюда до заповедника гоблинов. Свидетелей не было. Очевидно, все произошло, когда шоссе было пустынно. Возможно, ночью. Его нашли около десяти часов утра. С шести часов на шоссе было уже много людей, но, вероятно, все они сидели на внутренних скоростных полосах и не видели обочины. Труп мог пролежать очень долго, прежде чем его заметили.

– По-твоему, это не был несчастный случай? Так что же – убийство?

– Не знаю. Мне приходила в голову эта мысль. Одна странность так и осталась необъясненной. В том месте, где обнаружили тело, стоял какой-то необычный запах. Никому не знакомый. Может быть, кто-то знал, что вас двое. И по какой-то причине это его не устраивало.

– Но кто же мог знать, что нас двое?

– Обитатели той планеты. Если на ней были обитатели…

– Были, – сказал Максвелл. – Это поразительное место…

И пока он говорил, оно вновь возникло перед ним, как наяву. Хрустальная планета – во всяком случае, такой она показалась ему при первом знакомстве. Огромная, простирающаяся во все стороны хрустальная равнина, а над ней хрустальное небо, к которому с равнины поднимались хрустальные колонны, чьи вершины терялись в молочной голубизне неба, – колонны, возносящиеся ввысь, чтобы удержать небеса на месте. И полное безлюдье, рождавшее сравнение с пустым бальным залом гигантских размеров, убранным и натертым для бала, ожидающим музыки и танцоров, которые не пришли и уже никогда не придут, и этот пустой зал во веки веков сияет сказочным блеском, никого не радуя своим изяществом.