Провинциальная хроника начала осени - Александр Александрович Бушков
— По-моему, мы ошиблись. Он сделал выбор.
— Сестрица, ты преувеличиваешь, — сказал Посейдон. — Он лишь твердо намерен сделать выбор. За него еще не брались всерьез.
— Зато за нас брались, — сказала Афина. — В любом случае мы обязаны рискнуть. Ты согласился бы нам помочь, Майон?
— Я? — Он был безмерно удивлен. — Я не думал…
— Видишь, и он хлебнул уже этой отравы.
— Как многие, — сказала Афина. — И непоправимой трагедии я в этом не вижу. Не мешай, братец. Итак, Майон, ты действительно должен нам помочь, и не нужно удивляться тому, что и богам иногда требуется помощь людей. Речь как раз и пойдет об отношениях богов и людей, о том, что нам грозит опасность непоправимо разойтись в разные стороны. На Олимпе очень тревожно, Майон, на Олимпе — словно перед грозой. Еще не так давно боги и люди жили ближе друг к другу и были связаны гораздо теснее. Боги были не более чем старшими братьями. В любом случае в каждой семье были, есть и будут старшие и младшие: те, кто учит, и те, кто повинуется, — но отнюдь не слепо, а подчиняясь опыту и мудрости старших. Как-никак боги и люди рождены одной матерью — Геей. До недавнего времени у смертной женщины мог родиться ребенок от бога, а богиня могла полюбить земного юношу. Ваш Тезей, например, — сын Посейдона, ты знаешь?
— Вообще-то считается, что это легенда, — сказал Майон.
— Мальчишка, — сказал Посейдон. — «Легенда»! Видел бы ты эту женщину… А сын неплох, сестрица, ты согласна? Ведь это он создал твои великолепные Афины. А вспомни, как он…
— Помолчи, — мягко оборвала Афина. — Так вот, Майон, сейчас все меняется, и виной тому — Зевс. Он поклялся, что не допустит рождения новых полулюдей-полубогов. Он намерен поднять богов на недосягаемую высоту и превратить из старших братьев в повелителей, а вас — в рабов, безропотно выполняющих любые желания. Олимп навсегда укутается туманом, боги перестанут появляться среди людей, они будут лишь снисходить, ослепляя, раз в столетие или реже. Нас уносит в разные стороны, нужно торопиться, еще не поздно все исправить. (Майон невольно оглянулся: ему было не по себе.) Не бойся, то, что Зевс все видит и все знает, — сказки. Пока…
— И что же? — спросил Майон.
— Мы его свергнем, — мрачно пробасил Посейдон. — Иначе в кабалу попадем и мы, и вы. Что ты поскучнел? Не трусь, можно свергать и богов — сверг же Зевс своего отца. Правда, один раз у нас не хватило духу, но уж сейчас-то нужно постараться, не будет другого шанса.
— Но я-то? — спросил Майон. — Я-то что могу?
— Каждый берет на себя часть ноши, — сказала Афина. — Наша забота Олимп. А твоей будет — открывать людям истину. Внушать им, что боги вовсе не руководят каждым вашим поступком, каждым событием, каждым словом. Чем меньше человек будет полагаться на богов, тем лучше и для него, и для нас: вы не превратите себя в рабов, а мы не станем самоуверенными, ослепленными гордыней повелителями.
— Говорят, так считал и Прометей?
— Да, — сказала Афина. — И наша беда и вечный позор — в том, что мы его не поняли тогда, не поддержали. Остается только надеяться, что на сей раз мы не оплошаем. А что касается тебя… Ты должен создать правдивую историю Троянской войны. Разрушить все вымыслы — будто в этой войне принимали участие боги, будто с их одобрения Дельфийский оракул предсказал Нестору и Агамемнону успех, что все началось из-за похищения Елены, будто оно было, похищение.
— Я говорил о Елене с Тезеем, — сказал Майон. — И уже тогда у меня мелькнула мысль, что Елена могла просто-напросто сбежать с Парисом, но ахейцы посчитали, что…
Посейдон расхохотался. Он смеялся, запрокинув голову, смех был горьким, а потом Майону стало ясно, что и не смех это вовсе, а одна похожая на трескучий лай безудержная горечь, и кони забеспокоились, забили ногами, осыпая стоящих тучей брызг. Посейдон прикрикнул, и они успокоились.
— Ты все еще стараешься считать людей лучше, чем они есть, мягко сказала Афина. — Согласен, что Елена сбежала сама, но продолжаешь верить, что ахейцы не разобрались в случившемся и сгоряча бросились в погоню. Ничего подобного, никаких трагических случайностей. Флот и войско были уже наготове, если бы Парис заколебался, промедлил, наверное, Агамемнон с Менелаем сами затолкали бы его с Еленой на корабль и отправили в Трою…
— Но в это невозможно поверить, — сказал Майон. — Чтобы…
— Чтобы Елену своими руками отдали Парису ее муж Менелай и муж сестры Агамемнон? Невозможно, когда речь идет об обычных людях и простых человеческих чувствах, Майон. А здесь были два царя, одержимые мыслью уничтожить и разграбить Трою, к тому же за их спинами стоял десяток правителей других государств, увлеченных теми же целями. Может быть, Менелаю не так уж и хотелось, но кто его спрашивал? Трою несколько раз пытались спровоцировать на войну, но она не попалась на удочку и не начинала первой, так что, как видишь, здесь нет героев. Вернее, есть только один — Приам, который изо всех сил пытался отвести войну от своей Трои, даже оставил безнаказанным похищение ахейцами своей дочери — одну из провокаций.
Майон верил — нельзя было им не верить, не потому, что они были богами, верил потому, что они с беспощадной строгостью относились, в первую очередь, к самим себе, отвергали попытки предстать в наиболее выгодном свете. Они не щадили себя, а меж тем промолчи — сохранили бы прежний романтический ореол вдохновителей и участников великой и справедливой Троянской войны.
— Ну, что же ты? — спросила Афина. — Или уверен, что теперь рушится мир?
— Нет, — ответил Майон решительно и зло. — Это лишь означает, что рушится одна из красивых сказок. И не более. Главными законами человечества остаются добро и истина. А подвиги… Их хватает неподдельных.
— А твой труд о Троянской войне? Который мог бы принести тебе славу?
— У меня будет труд о Троянской войне, — сказал Майон. — Пускай и не тот, на который я рассчитывал.
— Право слово, он нам подходит, сестра, — сказал Посейдон. — Пусть делает свое дело, а мы будем готовить наше. Может быть, ему с Прометеем посоветоваться? Прометей может знать что-нибудь о рукописи Архилоха.
— Правильно, — сказала Афина. — Майон, ты завтра же, вернее, уже сегодня отправишься в Микены, к Прометею.
Майон слишком устал, чтобы удивляться. Он просто спросил:
— Разве Прометей в Микенах?
— А ты поверил, что он после освобождения стал отшельником и удалился в горы? Ничего подобного. Он не вернулся на Олимп, это правда, но он и до
