Голос Вселенной 1991 № 2 - Юрий Дмитриевич Петухов
Иван неожиданно для себя отметил, что Толик стареет, что его скоро уже и не назовешь Толиком, и стареет, и матереет, вон какой солидный стал, прямо туз! А ведь совсем недавно мальчиком прыгал по лугам Сельмы, гонялся с камерой за фантомами-упырями. Иван тяжело вздохнул. И ткнул кулаком в большой и мягкий живот Толика.
– Ладно, старик, – пробурчал он, – нет, так нет. Давай лапу, может, не вернусь, может, последний раз видимся!
Его рука утонула в широченной ладони. По щеке у Толика побежала слезинка, и он не стал ее смахивать.
Лишь у самых дверей он окликнул Ивана.
– Эй, постой! Есть выход!
Иван встрепенулся. Но оборачиваться не стал.
– Ты по дороге на Дубль загляни, тамошние парни тебе помогут! Ну, да ты их знаешь… не откажут! Я свяжусь с Дилом. Ежели он тебе не даст возвратника, пусть на Землю не возвращается, я его и за океаном разыщу да рожу надраю. Ну ладно, Ваня, давай уже – отваливай, не жми из меня слезу, я и так уже рыдаю!
– До встречи! – сказал Иван. И вышел.
Проводов ему не устраивали. Удерживать не пытались. Слежки судя по всему не было. Позабыт, позаброшен! Но оно и к лучшему.
До Эрты Иван тащился на антигравитаторах, приходилось экономить каждую каплю топлива. Он лежал на полу капсулы лицом вниз и, не отрываясь, смотрел на удаляющуюся Землю сквозь пластиконовую прозрачную обшивку. Он ограничил радиус прозрачности двумя метрами. Но все равно – казалось, что это не капсула, а он сам, раскинув руки и ноги, парит над огромным затянутым белыми облаками шаром.
Шар уменьшался в размерах постепенно, скорость была невелика. Но Иван лежал и глядел. Он сам не знал, что именно хотел увидать напоследок. А может, просто не мог налюбоваться родной планетой. Каждое расставание с ней отдавалось в груди щемящей болью. Правда, раньше, в предыдущие отлеты, Иван был полностью, непоколебимо уверен – он обязательно вернется, обязательно увидит этот голубовато-белый шар, а потом и ступит на его поверхность… В этот раз такой уверенности почему-то не было.
И все-таки он не напрасно лежал на прозрачном полу и ждал чего-то. Когда Земля уменьшилась до размеров обычного яблока, подернутого легкой просвечивающей местами пеленой, когда все на ней уже должно было слиться и пропасть в зыбком удаленном мареве, вдруг пробился сквозь заслоны пелены тоненький золотой лучик, сверкнул – чисто, ясно, путеводно – и пропал. Только тогда Иван понял, чего он ждал, и сразу же почувствовал облегчение. Нет, рано еще его отпевать, рано хоронить! Еще поглядим, чья возьмет, кому суждено вернуться, а кому и нет. Он с силой сжал виски ладонями, зажмурил глаза.
Полежал так с минуту. Потом оттянул край ворота, вытащил маленький железный крестик, приник к нему губами. И почти сразу спрятал его обратно, словно застеснявшись. Встал… Отключил прозрачность.
Впереди его ждал системный перевалочный спутник-заправочная, уже лет триста болтавшийся между орбитами Юпитера и Сатурна, злополучная развалюха, последнее пристанище спивающихся космолетчиков и администраторов Флота, допотопная прабабушка нынешних заправочных станций – Эрта-387.
Иван не собирался задерживаться на Эрте – была охота! Он думал прицепить баки и гнать прямиком до Дубля, за возвратником. Но давнишний знакомец по гадрианским болотам Хук Образина, затащил его в одну-единственную на Эрте гостиную. Он волок упирающегося Ивана по коридору и приговаривал:
– Все-е, попался, Ванюша! От меня быстрехонько не уйдешь, мимо меня скорехонько не проскочишь! Экий ты мерзавец, Ваня! В кои-то годы повстречались, а ты норовишь улизнуть! Не-е, нехорошо это.
От Хука разило за версту. Но держался он молодцом – не качался, не падал, только трясся беспрестанно. В последнюю их встречу Хук выглядел значительно хуже, Иван думал, он загнется, не переможет себя.
Не загнулся Хук Образина. Но и не скажешь, что выправился. Он был изможден до последней стадии измождения, казалось, ребра сквозь комбинезон проглядывают, а на лицо было страшно смотреть – это было не лицо, это была высохшая маска, натянутая на череп мертвеца, пролежавшего в гробу не меньше года.
– Сейчас мы с тобой, Ванюша, раздавим пузыречек, побеседуем по душам, вспомним житье-бытье. Нам ведь есть чего вспомнить, а?
Им было, что вспомнить. Три года вместе на Гадре, да не сейчас, когда там все улеглось и утихомирилось, а когда только начиналась геизация. Ивану и самому было страшно думать о тех временах, второй раз его бы в такое дело не втравили!
– Вот и притопали, Ванюша, а ты упирался, голубь!
Посреди гостиной, называвшейся когда-то, в романтические годы освоения Пространства, кают-компанией, прямо на полу валялся мертвецки пьяный Арман-Жофруа дер Крузербильд-Дзухмантовский – золотой медалист Школы и гроза звероноидов. Арману предрекали невиданные свершения на ниве Дальнего Поиска, а в итоге – кресло Главного Управляющего Космофлотом. Отличник с блеском прошел Гадру, Гиргею, но сломался на Сельме, паршивой планетенке, где без труда делали себе карьеру бывшие второгодники и неудачники. Иван никогда не дружил с Арманом, они издавна испытывали неприязнь друг к другу, а потому он и не переживал особо падение баловня судьбы.
– Ты его тока не буди, Ваня, ладно? – предупредил Хук и побежал к столу, откупорил новую бутылку.
На бутылку была пришлепнута коньячная этикетка, но Иван знал, что это мишура, внутри наверняка разведенный спирт – вонючий, технический, ведь держать на станциях-заправочных спиртное не полагалось.
– Ну, вздрогнули, Ваня!
Хук, не дожидаясь совместного «вздрога», опрокинул стакан в горло, побелел до невозможности. И тут же налил себе еще.
– А ты чего? – поинтересовался он заплетающимся языком.
Иван замешкался, стал обдумывать, как бы потолковее все разъяснить Хуку, а потом вдруг решил, что ничего разъяснять не надо, и выпалил:
– Я, Образина, на дело иду, понимаешь? На дело надо идти сухим!
– Да ладно уж, загнул! Ты и раньше, Ваня, был никудышным борцом с зеленым змием, видать жизнь-то не исправила тебя. Ну да не беда! Я за тебя стакашек хлопну, лады?!
– Ты бы сначала баки прицепил.
– Обижаешь, Ваня! У нас третий год как все на авторежиме. Ты не гляди, что Эрта старушка, тута недавно реконструкция была, понимаешь? Понаехало народищу – пропасть! Человек шесть. И давай все переколпачивать. Мы с Крузей месяц по подсобкам жались, втихаря стаканили. Ой, тяжко, Ваня, было! Ну да миновали лихие денечки!
Иван видел совершенно ясно, что Хуку не протянуть больше года, от силы-двух. Но ведь не скажешь, – не полезешь в душу! Не такие уж