Голос Вселенной 1993 № 19-20 - Юрий Дмитриевич Петухов
Машину трясло, бросало из стороны в сторону. Но Гурыня хода не сбавлял.
Орали, входя все в больший раж, притопывая ногами в такт, размахивая руками. И громче всех орал Хреноредьев.
И-ех, едрена громыхала!
У-ох, хорошо в трубе шагать!
Пак с Бубой Чокнутым подхватывали лужеными глотками, с залихватским прикриком, с лихим посвистом:
Ну-кось, гхрянем, запевала,
Тра-та-та-та-та-та мать!!!
Инвалид выводил чисто, высоко, по-соловьиному. А подхватывал со всеми вместе – басисто и разухабисто. Получалось, откровенно говоря, здорово. Знали бы раньше в поселке про такие таланты, быть бы там своему хору. Может, и совсем иначе бы пошли тогда дела.
Мы туристов на боимся!
И-ех, едрит-переедрит!
Ежли разом разозлимся,
Ни один не устоит!!!
Буба Чокнутый старался перекричать всех. А то, понимаешь, забыли, что он самый главный! что он избранник народный! Хотя все – и присутствующие и отсутствующие, хорошо помнили, что избрал-то Буба себя сам. Но он избрал, он и внушил себе идею народного избранничества, он и уверовался в ней глубоко-глубоко, так, что не разуверишь. А стало быть, во всем надо было первым выходить.
Мы пройдем огни и воды!
Сердце бьется как мотор!
Мы идем, едрит, к народу!
Хто не с нами – тать и вор!!!
Пак понимал, что Чокнутого снова заносит. Но так хорошо шагалось, – что он не мешал творческой инициативе певцов – пускай выкричатся вволю, пускай выложат все заветные думы, страдания! Тогда, может, и впрямь – пробьются они, выйдут и к народу, и на простор, и вообще забрезжит наконец хоть что-то* светлое впереди. Ну сколько же можно в потемках шагать, не зная, куда и зачем?!
Но сам Пак выводил свое, нутряное:
И-ех, едрены супостаты,
Трепещите – крышка вам!
Жди, папанька, в час расплаты
Я им шороху задам!!!
И все вместе снова ударяли:
Ух, едрена громыхала!
Хорошо в трубе шагать!
Песню грянем, запевала!
Тра-та-та, едрена мать!!!
Таким образом они отмерили ровно двенадцать километров. И после этого прошли еще немного. До того самого места, где в трубе зияла огромная дырища, ведущая не в соседнюю трубу, а в сужающуюся земляную нору. В темнотище не было видно толком, что это за нора, куда ведет. Может, здесь вообще было гиблое место.
– Надо вернуться, едрена вошь, и выбраться по лесенке, – предложил Хреноредьев.
– Ты уже выбирался, – напомнил ему Пак.
– Да-а? – удивился инвалид. – Вот, едреный склероз! А куды ж тогда?!
– Куды, куды! – взбеленился Буба. – Туды, балбесина! – и указал в сторону норы. – Куды ж еще, недоумок хренов!
Пак сразу же втиснулся между спорщиками. И вовремя – инвалид тут же остыл.
– Вот ты и лезь первым! – сказал он Бубе торжествующе.
– А я везде первый! – заявил Чокнутый высокомерно. И полез в нору.
Пак с Хреноредьевым обождали минуты три. Вроде бы все было тихо и спокойно. Тогда они тоже приблизились к входу в нору. Хреноредьев тихо позвал:
– Буба, едреный избранник, ты где есть-то?!
– Проходите, проходите, сотоварищи! – отозвался Буба казенно. – Не задерживайтесь!
Пак пошел в нору. Хреноредьев за ним.
После железного пола было приятно пройтись по сыроватой и мягкой земле, перемешанной с глиной, – ноги отдыхали, да и в позвоночник каждый шаг не отдавал.
Бубу догнали, когда он застыл над черным, матово поблескивающим зеркалом. Буба присел на корточки, сунул палец в зеркало.
– Вода! – сказал он многозначительно.
– Точно, – согласился Пак. – Это подземный ручей. А может, и целая река.
– В реку я не полезу! – заявил Хреноредьев. – У мене комплекция неадыкватная!
– Какая-какая?! – у Бубы шары на лоб полезли.
– Неа-дык-вадтная! – повторил инвалид с ученым видом.
– Не понял, – задумчиво протянул Буба.
– А тебе, дураку, и не понять, едрит тебя через ручей!
Пак пресек разногласия.
– Ну и не лезь, раз ты такой! – заявил он Хреноредьеву. – Без тебя обойдемся.
Он зашел в воду по колени, потом по пояс.
– Тепленькая!
Пак пустился вплавь – саженками, неумело и медленно, тратя попусту много энергии. Буба тоскливо смотрел ему вслед. Но потом сделал все по-своему. Он отошел шагов на двадцать, разбежался что было мочи и прыгнул в воду вниз головой. Так и застрял, размахивая длинными костлявыми ногами – дно ручья было вязким и илистым, оно всосало в себя и руки Чокнутого и его башку.
Паку пришлось возвращаться. Вдвоем с Хреноредьевым они выдернули Бубу, поставили его, как положено, головой вверх. Первым делом, еле отдышавшись, Буба сказал:
– Придурки, все испортили!
Хреноредьев, зашедший в воду по пояс, решил, что ничего страшного не произойдет, если и он проплывет немного.
– Но чтоб поддерживапи, едрена, – попросил он плаксиво, – а то вот утопну – с вас спросют!
– Утопнешь, – иронически заметил Буба, – народ хоть хрену с редькой вволю наестся!
С грехом пополам подземную речку удалось преодолеть. Вылезли на другой берег мокрые, взъерошенные, обессиленные. Хреноредьев рухнул на землю.
– Все! Больше ни шагу не сделаю, едрена переправа!
Пак стянул с себя комбинезон, выжал его чуть не до дыр. И натянул снова. Буба сидел, растопырив руки, уперев их в землю, сидел с высунутым языком и всем своим видом оправдывал данное ему прозвище.
Надо было как-то приободрить спутников. И Пак затянул:
И-ех! Едрена переправа!
Мы герои – хоть куда!
Хоть налево! Хоть направо!
Нам и море – не вода!
Хреноредьев с Бубой переглянулись. Пак присвистнул. И грянуло:
Хоть налево! Хоть направо!
Нам и горе – не беда!!!
В земляной норе не так отдавало эхом, как в трубе, но песня прозвучала и здесь лихо, молодецки. Настроение и силы были восстановлены.
Первым щель заметил Хреноредьев. Он просунул в нее голову и сказал:
– Там чегой-то есть.
– А ну пусти, – важно произнес Буба, напер на инвалида своим тыквообразным животом – и пропихнул того в щель. Потом и сам пролез.
Щель оказалась лазом в пещеру средних размеров. Посреди пещеры, прямо из земли торчали две плотно подогнанные створки – точно такие же, как у Эды Огрызины в подполе.
– Испробуем! – сказал Буба и встал на деревянные створки. – Ого! Гляди-ка, закрыты они, что ли! – он подпрыгнул на створках.
