Последний Иггдрасиль: Фантастические произведения - Янг Роберт Франклин

«Я настоящая, такая же, как и ты, просто по-другому».

«Да, я знаю».

«Сейчас ты знаешь, но будешь ли знать завтра?»

«Буду». — Он потянулся к ее лицу.

Дриада отшатнулась, но пальцы успели ощутить нежность щеки, прохладной как сияние двух лун. Силуэт девушки начал таять и расплываться в серебристом свете.

«Не надо было этого делать, — сказала она. — Ты хочешь сделать меня не тем, что я есть… Нам придется расстаться на эту ночь».

Ветка под ним качнулась, но он не пытался удержаться. Ему хотелось упасть. Вниз, вниз, сквозь ветки и листья, лететь до самой земли.

«Ты хочешь, чтобы дерево убило меня?» — спросил он.

Словно в ответ, сук под ним обломился, и он понял, что хотел этого с самого начала. Затем вдруг почувствовал, что его держат за руку и поднимают назад.

«Нет, не хочу», — услышал он беззвучный голос.

Стронг закрыл глаза, а когда открыл, снова оказался один.

Шагая назад к палатке, он ждал, что страх высоты навалится на него всей мощью и заставит ползти, но ничего такого не случилось. Страх исчез, и стало вдруг понятно, что больше не вернется. Тот, другой, что боялся, уже упал — беззвучно и невидимо — сквозь листву и разбился навсегда.

Мэтьюз сидела в переполненном баре. Пик ушел в этот вечер рано. Жнецы начали отмечать снос дерева загодя — смех, крики, громкая музыка — обычное пьяное веселье, ничего особенного. Слева сидел мэр с супругой, справа — Синее Небо. Вестермайеры пили Магеллановы Облака, а индеец — неразбавленное виски. Не обошлось и без телевизионщиков. Мэри Джейн все посматривала на вход — очевидно, поджидала Пика. Жди-жди, сучка, подумала Мэтьюз. «Из конфет и пирожных, из страстей всевозможных».

Она сделала еще глоток Старого Земного коктейля.

Жена мэра рассказывала о новом пятне гнили, которое обнаружила у себя в доме. Не такое страшное, как первое, но тоже ничего хорошего — в гостиной прямо под окном.

— Прикрыли его шторой, чтобы незаметно было, — поморщилась она.

Синее Небо разговаривал с Катериной, которая хозяйничала за стойкой, о «маленьком народце», и их было интереснее слушать, чем жену мэра. Женщин вроде нее Мэтьюз приходилось слушать всю жизнь.

— Боже, как мы рады, что эту гадость наконец-то спилят! — повторила миссис Вестермайер.

— Когда приходили маленькие люди, — рассказывал индеец, — большие сидели в темноте совсем без света и топали ногами.

— Это твои предки — большие? — спросила Катерина.

— Они самые, — кивнул он. — Сидели в темной комнате и громко топали ногами, так что не видели маленьких и не слышали, и никто не мог сказать, приходили они на самом деле или нет. Такие вот хитрецы.

— Вообще-то твои предки создали потрясающую культуру, — укоризненно заметила она.

— Суеверные трусы, вот кто они! — фыркнул Синее Небо. — Считали богами горы, скалы, деревья…

— Это называется «анимизм».

— Ну да, он самый.

Катерина отошла к концу стойки наполнить кому-то бокал. Оранжевое платьице почти не прикрывало ее сзади.

— Анимизм — обычное дело для первобытных культур, — заметила она, возвращаясь. — Взять хотя бы этих квантектилей…

— Которые поклонялись дереву? Ага, такие же суеверные трусы.

Катерина опять отошла. Слева, по ту сторону от выдающегося бюста миссис Вестермайер, послышался голос ее супруга:

— Когда ваш парень покончит с Большим деревом, закатим в его честь персональную вечеринку.

— Ему не понравится, — покачала головой Мэтьюз, — Том человек не компанейский.

— Понравится, вот увидите. Пускай он и не лезет в герои, но в душе такой же, как все. А жнецы наши уж точно поддержат. Вы не представляете, как оно нам осточертело! Чума, просто чума! Разве что болеют дома, а не люди, но мы так любим наши дома, что это почти то же самое.

— Ну, попробуйте… но, думаю, он откажется.

— Запущу сегодня пробный шар… Прямо здесь в гостинице и устроим. Заодно будет чем заняться. Вы, наверное, заметили, что у нас пока мертвый сезон. Во время жатвы вертимся как черти, и в посевную то же самое, а сейчас разве что присматриваем.

— Если б сеяли озимые, могли бы, наверное, и три урожая снимать?

— Нет, в весну, лето и осень три не втиснуть. На зиму мы засеваем поля люцерной, а ранней весной ее запахиваем, и отлично выходит.

— Да, земля у вас просто золотая.

— Почти, — усмехнулся коротышка.

— Еще виски, Кейт! — подмигнул Синее Небо и, получив заказ, продолжал: — Я своих предков за тупость ругаю. Соображай они чуть больше, добились бы всего того же, что и белые.

— Однако не добились, — вставила Мэтьюз.

— Вот-вот, не повезло им, ну и бизонам, само собой.

— При чем тут бизоны? — удивилась Катерина. — Ты же вроде из ирокезов, они бизонов не разводили.

— Ну да, ну да… один только маис, да и тот — смотреть не на что, на кукурузу не похож, початки как фасолевые стручки. За такое добро и воевать нет смысла. Бизоны — совсем другое дело… но их вообще никто не разводил, жили сами по себе. А потом пришел белый человек и всех извел. Может, и не у моих предков, но они были у всех индейцев, а я индеец! Пятьдесят миллионов их было, пятьдесят миллионов! А после прихода бледнолицых осталось пятьсот…

— Мне кажется, он пьян, — шепнул мэр, прячась за бюстом жены.

— Еще как, — кивнула Мэтьюз, приканчивая свой Старый Земной. — Ладно, мне пора на боковую.

— А ему не пора? — заволновался Вестермайер. — У вас там человек на дереве, а индейцу завтра управлять лебедкой, и вообще…

— Управлять он будет как всегда, — хмыкнула Мэтьюз. — Всем спокойной ночи! Отбой и конец связи.

Yggdrasill astralis.

Кора: от черной у основания ствола до темно-серой у вершины.

Внизу ствола и на основаниях нижних ветвей — крупно-бугристая с впадинами глубиной до 1,5 м.

Синее Небо проснулся еще до рассвета. Он всегда вставал рано, где бы ни находился и сколько бы ни выпил накануне. Сегодня он проснулся в постели Катерины и выпил вчера много, но чувствовал себя точно так же, как если бы почти не пил, а когда не пил совсем, до полной трезвости дело все равно не доходило.

Катерина еще крепко спала, и он не стал ее будить, а сразу тихонько оделся при свете розоватого сияния, исходящего из окна. Внутреннее освещение дома было огорожено черной ширмой. Очаровательная комнатка вечером вообще выглядела как детская, разве что кровать куда больше. Один только недостаток: потолок над кроватью уже начал подгнивать.

Выйдя из спальни, Синее Небо вышел через гостиную в парадную дверь. Рассвет вступал в свои права. Присутствие дерева ощущалось здесь постоянно: дом Катерины стоял близко к площади, и отсюда не было даже заметно, что верхушка дерева уже удалена. Его раскидистая крона маячила высоко над головой будто нетронутая.

Катерина уже вылетела из головы, да и с самого начала большого места там не занимала. Вот и площадь; на правую щеку упали теплые лучи восходящего солнца. Зеленое море нависало сверху, заменяя небо, где-то в листве среди могучих ветвей пересмеивались птицы-хохотушки. Хорошо, что там сейчас Стронг, пускай деревья убивают бледнолицые, они любят убивать.

Возле гигантского ствола, рядом с каменной купальней, пока не наблюдалось никаких следов порубки. Величественная колонна упиралась в необозримый черно-зеленый небосвод, а заросшая травой площадь блестела в утреннем свете. Завтра все изменится, здесь будут лежать огромные срезанные ветви и части ствола, а им с Пиком придется оставить тягач и заняться распиловкой, чтобы потом уносить их по частям.

До гостиницы было несколько кварталов, и индеец не торопясь зашагал туда. Утро — самое лучшее время дня, можно спокойно и в одиночестве поразмышлять о прошлом своего народа. Синее Небо частенько высмеивал предков, но только когда был пьян, и не всерьез. Да и не то прошлое он хотел вспоминать, не полуцивилизованное, когда люди сидели в домах и топали ногами в ожидании маленького народца, а настоящее, далекое прошлое каменного века в лесных чащобах Северной Америки. Может, и чуждое ему, но и настоящее ему было чуждо. Кто он такой? Ни то, ни се.