Ник Горькавый - Теория катастрофы

Джерри сумел обрадоваться, что Никки успешно реализует задуманное.

На следующий день с экрана грянула другая новость — Северные и династия Гринвич поддержали закон о геномодификациях. Поэтому никто уже не сомневался, что закон о геносвободе будет принят и станет началом новой и трудной эпохи в жизни человечества.

«Она изменилась, королева Никки… — с грустью размышлял Джерри. — За что я её продолжаю любить? Но разве любят за что-то? Это болезнь, и для некоторых она неизлечима…»

Дикие мустанги, обитавшие на острове, появлялись нечасто — в отличие от юноши, они предпочитали человеческое общество, щедрое на подачки. Длинногривые, остропахнущие потом звери обступали палатку и вопросительно смотрели выпуклыми карими глазами, отмахиваясь от мух хвостами и мотанием крупных голов. Концентраты лошади жевать отказывались и убредали пёстрым стадом, насмешливо скаля нечищенные зубы.

Робинзон часто глядел, как золотой эполет солнца награждает холодное плечо горизонта.

Океан безнадежно тянул к солнцу блестящую дорогу, но всегда не успевал.

Юноша спал так плохо и просыпался так рано, часто задрёмывая днём, что иногда не знал — рассветное или закатное солнце танцует в конце раскалённого пути. Куда сорвётся шар огня — в день или ночь?

Изредка вдоль кромки прибоя проходили люди с удочками и рюкзаками. В таком диком месте встречные здоровались и приветливо улыбались. Джерри кивнуть в ответ мог, улыбнуться — нет.

Океан пробовал развлечь робинзона бодрым хором чаек, перламутровыми танцами раковинных осколков, быстрой радугой на дымящихся гребнях прибойных волн.

Безуспешно.

Джерри даже не пытался забыть Никки и начать новую жизнь, следуя вкрадчивым рекомендациям мудрых психокниг. Поможет ли трёхногому стулу совет забыть про сломанную опору и попробовать стоять на двух оставшихся?

Юноша не считал дни. Но они отсчитывались сами.

Можно называть время безжалостным или милосердным, но это всё поэтические штучки. Время — равнодушный безостановочный поток, который рано или поздно домчит до ужасающего будущего. Успеешь ли ты перед ударом вздохнуть и сжаться в комок? Это твои заботы.

В день Никкиной свадьбы Джерри вернулся к фактории заповедника и вызвал машину.

Он вылез из кибертакси на развилке старого шоссе, над которым смыкались шелестящие кроны высоких деревьев, и последние полмили прошёл пешком. Узкая асфальтовая улица плавно забиралась в гору, рассекая старый лес из дубов, ясеней и красных клёнов.

Дорога вела в прошлое. Глаза Джерри вспоминали гигантский пень от толстого гикори, вывороченного грозовым смерчем несколько лет назад. Обширная поляна, где любили пастись олени-рогачи — местные жители называли её «мужской клуб». Дорожные ответвления, уводящие к домам соседей в глубине леса.

Улица шла по поднимающейся долине и, наконец, выбралась к самой высокой её точке. Джерри остановился возле знакомого почтового ящика на потрескавшемся деревянном столбике. С щемящим чувством дотронулся до него, открыл. Ящик был пуст, как и родительский дом, к которому сворачивала влево и наверх совсем узкая дорога. Всё пусто, всё кончилось, всё исчезло…

Джерри не смог шагнуть на асфальтовую полосу, забегающую на склон горы к дому, невидимому за деревьями. Он уронил дорожную сумку к почтовому столбику и пошёл по пустынной улице дальше — к тритоньему озеру. Туда он ещё мог заставить себя идти.

Дорога устремилась вниз и вскоре вывела его к старой охотничьей хижине. Джерри скользнул взглядом по крыше дощатого домика. Кто-то недавно покрасил её ярко-зелёной краской. Юноше показалось странным, что жизнь в долине продолжается, даже когда они с отцом уехали отсюда. Джерри сошёл в пожелтевшую от сухой жары траву и спустился к воде. Сюда он часто приходил с родителями. Здесь весной цветут ландыши и плавают дикие канадские гуси.

Озеро собирало ручьи северной части долины и заполнялось до уровня выходного каменного русла, проложенного в дамбе и обрывающегося через несколько метров высокими водопадными ступенями.

Над водопадом протянулся крохотный мостик в две доски. В сухой сезон из озера сочился лишь мелкий широкий ручеёк. Прозрачная текучая пластинка начиналась под кучкой бурых прошлоосенних листьев, упавших на поверхность озерца и медленно собравшихся на пути вытекающей воды. Совсем тонкая лиственная плотина удерживала уровень воды в озере на сантиметров десять выше каменного ручьевого дна.

Джерри часто смотрел на хлипкий барьерчик из бывших кленовых ладошек. Если разворошить прутиком эту лиственную залежь, то в следующую секунду сотня тонн воды со всей поверхности озера устремится в сухое русло водопада. Он мгновенно заревёт и запенится. Это будет зрелище!

Но Джерри ни разу не видел разбуженной воды — его всегда останавливала мысль об озёрных жителях. Им резкое падение уровня озера принесёт лишь несчастье. Равновесие маленького мира слишком ценно, чтобы разрушать его ради прихоти. Особенно, если это равновесие балансирует всего лишь на чьих-то хрупких и измочаленных ладонях.

Сейчас юноша тем более не стал трогать барьер из воспоминаний прошлого лета и будить водопад. Джерри обвёл глазами вечереющее лесное озеро. Высокая сосна и вечнозелёные кусты на противоположном берегу. Подгрызенные бобром сахарные клёны на запруживающем плотинном валу. Остатки деревянных мостков возле ив.

Мирный привычный пейзаж не помогал — душа болела, не переставая. И даже сильнее обычного.

Мохнатая толстая лиана, присосавшаяся к высокому буку и медленно убивающая его, по-змеиному ожила в шевелящихся сумерках и угрожающе-косо поглядела на пришельца.

Юноша наклонился, коснулся рукой поверхности тихой воды, что-то прошептал и повернул назад. Приходил он сюда здороваться или прощаться?

Душная предгрозовая ночь вливалась в лес и он, тусклея стволами, послушно растворялся в ней — дерево за деревом.

Джерри взял сумку и быстро зашагал по узкой асфальтовой полосе к своему дому. Но его решимости хватило ненадолго.

Слева от дороги вечерне зеленела поляна. Чудный запах измельчённой травы, тарахтенье моторчика старенького красного трактора, тряска по кочкам; взгляд с удовольствием перебирает деревья. Отец любил косить поляну сам, называя это вибромоционом. Учил сына: ездить нужно кругами против часовой стрелки; начинать с середины.

Укол в сердце.

На правой обочине, за лёгкой проволочной оградой, защищающей мягкую зелень от голодных оленей, росли четыре узорчатых кипариса. За ними ухаживала мама: обрезала сухие ветки, подкармливала солями, насыпала вкусной земли, сокрушалась о болезнях вечнозелёных неженок. Как выросли молодые кипарисы за прошедшие годы.