Ян Кравец - Мёртвые бабочки (СИ)

- Ну давай. Снись, черт тебя побери, - пробормотала она, засыпая. И пришёл сон.

179.

Девочка. Маленькая, чистенькая, в нарядном платьице с кружевами. Девочка стоит спиной, волосы у неё светлые, но Ксен точно знает, что это не Лори. У её сестры никогда не было такого платья, а кроме того, во сне она просто знала, что это не Лори. Девочку зовут Рози. Девочка оборачивается к ней и Ксен видит, что глаза у неё большие и тёмные, а брови и ресницы такие светлые, что почти не заметны на бледном лице. Глаза ярко контрастируют с белоснежной кожей и кажутся ещё больше, чем на самом деле. В одной руке девочка держит плетёную корзинку с крышкой, в другой игрушечного котёнка. Она улыбается и показывает ряд мелких белых зубов.

Потом Рози идёт прямо на Ксен, и не просто идёт, она проходит сквозь неё. Ксенобия хочет оглянуться и понимает, что для этого ей не нужно поворачивать голову. Головы просто нет, как нет и тела. Ксен только наблюдает за происходящим, а к чему крепятся её глаза, да и есть ли они вообще - непонятно.

Рози идёт в дом и Ксен следует за ней. Она видит, как девочка ставит корзинку на широкие перила крыльца, как моет в тазу босые ноги. Слышит, как она шлепает мокрыми ногами по чистым половицам.

- Мама, где Чарли? - спрашивает девочка. Ксен не знает, кто такой Чарли, но почему-то чувствует, что это какое-то животное. В комнату входит большая кудлатая собака. Рози гладит собаку и кричит: - Мама, он тут! Я пойду с ним погулять! Я обещала его показать девочке, которая приехала с папой на ярмарку! Её зовут Кора и у неё во-о-от такое родимое пятно на щеке.

Вслед за собакой в комнату входит женщина лет тридцати в лёгком хлопковом платье. Её руки и передник перемазаны мукой. Она улыбается и проводит белой ладонью по носу Рози. Та возмущённо кричит:

- Я теперь вся... мучная!

Потом она вдруг хихикает и говорит:

- Я твой пирожок! Поцелуй свой пирожок!

Мать, если, конечно, это она, целует девочку в щёку. Рози смеётся:

- А с какой я начинкой пирожок?

Ксен не слышит, что отвечает мать. Ей кажется, что поле зрения сузилось. Вот она видела комнату целиком, а теперь видит только большой стол и половину девочки. Потом девочка выплывает из кадра, от стола остаётся только самый край, бахрома скатерти и две ножки. Наконец, исчезает и стол, пропадает в узкой полосе света. Больше Ксен не видит ничего, кроме этой полосы. Полоса становится всё уже и уже, превращается в ниточку, а ниточка рассеивается сама собой.

Ничего нет. Нет даже темноты, просто ничего. Ни бликов, ни образов. Звуков тоже нет. И это тоже нельзя назвать тишиной, потому что здесь нет даже тишины. Вообще ничего нет. Никаких чувств. Все мысли ушли, осталось только одно воспоминание. Да и то с трудом можно называть таковым, потому что воспоминание об этом "ничего" ничем не отличается от самого "ничего". Когда это было? Можно ли в отсутствие мыслей выяснить, когда у тебя не было их в последний раз? И всё же, как ни крути, это было и было совсем недавно. Или давно? Черт, как же сложно генерировать мысли, если разуму не за что уцепиться. Как может работать мозг, если нет нейронных связей? Если нет самого мозга? Если нет ничего, кроме, кроме...

Кроме светящейся точки. Точка - центр вселенной и всего мира. В прошлый раз было то же самое. В прошлый раз в эту светящуюся точку пришлось вцепиться изо всех сил, постепенно подтягивая её к себе и стараясь не упустить. В прошлый раз её (его?) звали Сонар и он был заморожен, а проще говоря, остановлен. Кто-то из дотошных журналистов как-то спросил "а что чувствуют андроиды в зале Альгиз". Помнится, какой-то напыщенный доктор наук долго и нудно рассказывал о том, что же они там чувствуют. Если убрать из его речи всю воду, смысл сводился к тому, что не чувствуют ничего. Если бы Сонар нашел этого сукиного сына, он бы постарался красочно рассказать ему, в чем разница между "ничего" и "ничего, кроме". Потому что кроме светящейся точки было ещё и время. Вот его как раз было хоть отбавляй. В центре "Альгиз" Сонар провёл несколько десятков лет. Для себя он измерял это состояние тысячелетиями. Вполне может быть, что именно там он окончательно сошёл с ума. А может, наоборот, начал путь к исцелению.

Точка превратилась в светящуюся линию. На самом деле, таковой её сделал сам Сонар, но тогда он уже не осознавал своего "я" и точка стала линией сама собой. Линия стала шире, наполнилась серебряным светом и стала менять форму. В один момент Сонар увидел длинный меч, а уже через секунду меч был приоткрытым окном в сад. Все цвета приглушены, есть только серебряный свет луны. Точки больше нет и полосы нет. Есть луна. Она становится всё больше и больше, пока не закрывает весь обзор. Луна повсюду, это лунная вселенная и здесь нет ничего, кроме луны.

Так вы говорите, "ничего", доктор Кривцович? Фамилия всплыла сама собой. Энди Кривцович и никак иначе. Неплохо бы его найти и затолкать его "ничего" в глотку. Ничего - это покой. Ничего - это забвение. А здесь есть время и сознание. И того и другого сколько угодно.

Тогда, после долгих лет в зале "Альгиз", Сонар просыпался постепенно. Он чувствовал, как постепенно подключаются его модули, как лёгкие начинают качать воздух и как пульсирует его магнитное сердце. Это было мучительно, но хотя бы понятно, что происходит. Сон Ксен окончился так внезапно, что несколько минут она не могла сообразить, где находится. Что это, лаборатория или постель в старом доме Стора? Кто она, Сонар-палач или Ксен, любящая сестра? Мысль о Лори привела её в чувство. Ксен бросила быстрый взгляд на оранжевый чемоданчик и поднялась с постели. Внутренние часы отсчитывали пять часов сна. Неплохой результат для тех, кто ещё только учится спать.

180.

Вторая дверь из спальни вела в рабочий кабинет, совмещённый с небольшой библиотекой. Массивный письменный стол, книжные стеллажи, ещё одно ложное окно, вот, пожалуй, и всё. Ксен осторожно переступила порог, стараясь не наступать на битое стекло и остановилась в нерешительности. Что-то было не так. Это ощущалось в воздухе, в гуле системы вентиляции, в каких-то совсем уж неуловимых ощущениях, которые люди называют интуицией, а андроиды модулем прогнозирования. Тело Ксен кричало об опасности, мозг отказывался адекватно обрабатывать поступающие сигналы. Предчувствия, как их не назови, всегда остаются только предчувствиями. Полагаться на них слишком большая роскошь. Только оказавшись в кабинете, Ксен поняла, что именно её беспокоит. Время. Что-то случилось со временем.

Ксен было хорошо известно, что время всегда движется с постоянной скоростью, а все изменения с ним происходят только в голове наблюдателя. Однако сейчас она готова была поклясться, что время идёт слишком медленно. Она хотела сделать шаг и чувствовала, как её мозг неспешно отдаёт команду ногам. Мускулы напрягались, нога сгибалась в колене, вес плавно перемещался с одной ноги на другую. Мыслила она по-прежнему быстро, а вот двигалась медленнее черепахи. Куски стекла, которые Ксен смахнула локтем со стойки, всё ещё висели в воздухе и никак не опускались на пол. Голос, объявляющий, что нахождение без пропуска в святая святых чревато последствиями, обрёл сходство с пароходной сиреной. Голосил он протяжно и гулко, а слова было почти не разобрать. "Внимание" превратилось в одну только бесконечную букву "в". От этого звука Ксен показалось, что её голова вот-вот разлетится на куски.