Семя скошенных трав - Максим Андреевич Далин
Мы целовались, а над морем сияла громадная холодная луна, чуть выщербленная с краю. Мы согрелись — и не хотелось идти в дом, но тётя Даша покричала с крыльца:
— Идите спать, полуночники!
Мы переглянулись, хихикнули — и пошли. Из тени выскользнула невысокая фигурка, вошла в круг света — и оказалась Тари.
— И ты не спишь? — спросил я.
Тари взглянула на меня устало:
— Улэ, мне мерещатся голоса. Многие голоса, далеко. Это так… больно, тяжело… Это, наверное, с той базы… или девочки, которые заблудились в лесу… или это зовут мёртвые… я не знаю.
Вера обняла её — и Тари положила голову Вере на плечо.
— Ты хорошая, — сказала Тари тихо. — Ты сильная, а я слабая. С тобой мне кажется, что и у меня хватит сил.
Вера погладила гриву Тари, заплетённую в три косы:
— Мы завтра всё узнаем, сестрёнка. Мне тоже плохо, я не сильная. Тебе мерещатся голоса, а мне — глаза, знаешь… глаза и глаза. Но мы с тобой всех спасём, ты не думай.
Я смотрел, как Вера обнимает Тари, и думал, как много, в сущности, общего между живыми и разумными существами. Как мы все нуждаемся в тепле… даже если можем жить в арктическом холоде, всё равно нужно тепло души.
Шедми ушли спать на веранду, где, по их мнению, было свежее и приятнее, чем в доме, а по нашему мнению, стоял почти такой же острый холод, как на улице. Мы с Яриком и Ливэем устроились на полу, на паре старых матрасов, а Вера стоически отразила все попытки тёти Даши уложить её на свою кровать и заняла обнаруженную на чердаке раскладушку. Мы выключили свет, но никто не мог заснуть. Ливэй вздыхал, Ярик никак не мог найти себе удобную позу, будто у него что-то болело. К Вере пришёл кот, улёгся у неё на груди и урчал, а Вера почёсывала его за ухом, плача без всхлипов: я видел, как в лунном свете блестит капля у неё на щеке.
А я делал вид, что сплю — ну, по крайней мере, засыпаю — и думал о словах Тари. О голосах.
Все ли места, где держат детей шедми, мы нашли?
А если есть что-нибудь настолько мощно засекреченное, что мы не сумели о нём узнать?
Я тоже начинаю слышать зов мертвецов, но хуже того — живых, которым мы не можем помочь. И это, оказывается, чертовски больно.
Милая Верка надеется раскрыть людям глаза — а люди, похоже, более или менее в курсе. И всем, в общем, наплевать. Ещё немного — и они начнут обсуждать цены на жир шедми… как на сливочное масло.
Ужас был, когда ждали бомбёжки с орбиты. А сейчас уже никакого ужаса, всё, наступил хэппи-энд, все порадовались, разделили трофеи и прикидывают, сколько смогут заработать… и насколько лучше будет жить, с новыми-то технологиями… Шедми — не люди. Для китайцев и всего Востока они просто экзотические существа, вроде любых других бедолаг, которых пускают на очередной эликсир вечной юности. Для американцев — ну, может, кто-то из правозащитников и дёрнется, как Сильвия или наша Моника, полтора человека… а прочие и не почешутся, просто будут покупать препарат, как витамины и антидепрессанты покупают… В Федерации, наверное, придётся как-то бороться с чокнутыми, вроде Семёна или тёти Даши с Василием, но ведь на каждую тётю Дашу всегда найдётся Алька с мужем…
Интересно, думал я, сколько у нас времени. Штатники наверняка уже спохватились… быть может, китайцы тоже. Есть ли у нас завтра? Мы же ограбили человечество, как забавно… Дадут ли нам уйти? Может, завтра-то есть? Есть надежда?
Видимо, я всё-таки заснул, потому что помню, как бегал по коридорам громадной лаборатории, где на сияющих секционных столах лежали препарированные бельки, а в громадных прозрачных ёмкостях с формалином плавали шедмята постарше. Это было настолько жутко, что я вырвался из сна, как из вязкой грязи — и увидел, что уже почти рассвело.
В доме тёти Даши переливался серенький утренний полусвет. У окна Вера расчёсывала волосы. Тари дремала в потёртом плетёном кресле, и лицо у неё во сне было «как тающий лёд» — она смертельно вымоталась за эти дни.
Ливэй заваривал чай, тихонько комментируя действия для Ярика, а со двора доносились какие-то смутные сельскохозяйственные звуки. Когда я зашевелился, все обернулись.
— Ну ты и спать! — радостно сказал Ярик. — Мы ж весточку от Кранца получили, они сейчас будут здесь. Встретили Василия, представь.
Я встал и начал одеваться. За окном Грэнри в курточке, джинсах и резиновых сапогах кормила кур, а рядом Окхэй очень лихо рубил дрова — зрелище было из ряда вон выходящее.
Вошла тётя Даша с банкой молока. Кот увивался у её ног с отчаянной надеждой, написанной на морде.
— Молоко для людей, — сказала она. — Шедми молока не пьют, у них желудок расстраивается, — но кот получил свою порцию в блюдце, хоть и не был человеком.
— Прямо жаль, что вы замужем, тётя Даша, — сказал Ярик с умильной миной, выхлебав залпом огромную чашку молока. — Завидую я Василию. Но брак для меня — святое…
Окхэй, не стукнув, положил дрова у печки. Грэнри чистила вяленую рыбёшку, в этом было что-то ужасно трогательное, как в мышке, которая грызёт сухарик… Кругом была сплошная сельская идиллия, когда на дворе звонко загавкала Дуся, невероятно мохнатая рыжая дворняга, проживающая в большой будке у ворот.
Вот и Кранц вернулся, подумал я, выглядывая в окно.
А за окном обрисовалась неожиданно большая компания. Они вошли в дом, прямо к чаю и молоку, я догадался, что бородатый обветренный мужик — это Старший Василий, шедийский подросток с гривой ртутного цвета — Кхангю. С Кранцем, Саидом и Роилэ — всё понятно. Но сухая жёсткая дамочка с брюзгливым лицом разочарованной курицы — она вообще не вписывалась, и я не мог понять, откуда она взялась.
И улыбнулась она кисло.
Зато просияли Лэнхи и Оли — и меня осенило.
— Как роды, Оли? — сказала Старшая Нина, оглядывая белька цепким и жёстким профессиональным взглядом. — Парень, похоже, здоровый…
— Ну так вот, — сказал Кранц. — Разрешите представить, дамы-господа: Старшая Нина, Нинель Деляга, агент шедийской группы КомКона под прикрытием.
— Здравствуйте! — радостно сказала Вера. Неожиданности всегда приводили её в восторг и азарт. — Как удивительно, что вы там работали… впрочем…
— Впрочем, с чем-то подобным мы уже встречались, — сказал я. — Рад вас видеть, Нинель. Если я правильно понял наших Старших, у вас
