Сборник - Фантастика 2009: Выпуск 2. Змеи Хроноса

«Сила действия равна…»

Фантастика в нашем понимании была родственна притче. Пишешь об одном, а разуметь следует другое. Поэтому, когда кто-либо начинал при нас скулить об отсутствии свободы слова, мы цедили надменно: «Придирка цензора есть результат неудовлетворительной литературной техники». Собеседник шалел.

В самом деле: если нельзя описать конфликт двух сверхдержав, то что нам мешает перенести его в семейную жизнь и изобразить в виде житейской склоки? Суть-то конфликта от этого не меняется!

Не поймут? Ну так мы ж не для кретинов пишем!

Рассказ «Сила действия равна…» по замыслу призван был иллюстрировать это положение, но нас сразу же занесло куда-то не туда. Складывался рассказ странно и трудно. В «техническом втузе» чёрным по белому было обозначено: «Дописав до половины, не вводи новых сущностей. Достраивай вещь из уже имеющегося материала. Если же какая-то деталь в конце оказывается лишней, лезь в начало и вымарывай её к лешему».

Так вот, персонаж с синяками на лысине, к великому нашему неудовольствию, нагло путался под ногами, загромождая финал, и даже что-то там назидательно произносил. Ну не вписывался он в концовку! И выбросить лысого тоже было никак невозможно – на нём всё держалось в начале. Пришлось тихонько, чёрным ходом вывести его из действия, а возникшее в тексте зияние заполнить авторским отступлением («Ах, Ираида Петровна, Ираида Петровна…»).

К нашему удивлению, рассказ от этого не пострадал. Поразмыслив, решили, что у любого правила есть исключения. Мы ещё тогда не знали, что каждая вещь дописывает себя сама и что бороться с этим бессмысленно, хотя и необходимо.

«Когда отступают ангелы»

Сразу после рождения сына я, желая подзаработать, устроился резчиком холодного металла на адъюстаж листопрокатного цеха, где быстро невзлюбил родную интеллигентскую среду и возлюбил рабочий класс. В цехе было меньше поводов для склок, почему мне и почудилось, что порядочность – это прежде всего свойство людей, не изуродованных высшим образованием.

Иллюзия рассеялась сразу же с началом перестройки (вспомните новых русских – кто угодно, только не интеллигенты). К счастью, повесть «Когда отступают ангелы» к тому времени была уже написана.

Провозились мы с ней два года. Вошли туда и гидравлический пресс, и моя бригада, и щебкарьер возле Арчеды, куда Белка бегала играть в детстве. А драчуна Миньку Бударина мы нагло списали со старшего Белкиного брата Геннадия. Кстати, подраться мы ему разрешили только раз. Зато с инопланетянами.

Работать со знакомым материалом, с одной стороны, легко, а с другой – слишком велик риск увлечься теми самыми «налепными украшениями», о которых я уже говорил. Мы увлеклись. Живописали в ущерб сюжету, в ущерб мысли. Потом пришлось сильно сокращать.

Кроме того, чем подробнее выписан реальный мир, тем труднее он состыковывается с чистым вымыслом. Идеальное общество, откуда сбежал Гриша Прахов, мы без особых церемоний позаимствовали у Платона, попутно снабдив его «Государство» высокими технологиями.

Присутствовало в нашем настенном списочке и такое исполненное гордыни правило: «Прежде чем взяться за работу, определи, что нового ты хочешь себе объяснить своей повестью».

Почему исполненное гордыни? Потому что, пока пишешь, всё успеет перевернуться с ног на голову, и объяснишь ты себе нечто такое, чего и объяснять-то не хотел.

Долгое время нас смущало, что повесть вышла слишкому уж лояльная, слишком советская. Молодой пролетарий, шуганувший спецназ пришельцев, защищая своего друга, беглеца с иной планеты. «Нет на свете выше звания, чем рабочий человек!» И лишь через несколько лет, перечитав, сообразили, какую контру мы нечаянно выдали.

Что, собственно, произошло? Строил Минька Бударин светлое будущее, а когда это будущее явилось к нему, так сказать, во плоти, ужаснулся и встретил его ударом штакетины.

«Ангелы», кстати, преподали нам ещё один урок.

Два эпизода. Первый: Минька разбирает трофейный артефакт. При сборке одна деталь остаётся лишней. Второй: мать журит сына за холостой образ жизни. Вроде всё правильно, а читается вяло. Крутили-крутили и вдруг поняли, что просто-напросто следует вмять один эпизод в другой! Возится Минька с артефактом, ни черта не выходит, а тут ещё мать врывается, начинает доставать («Семьи нет, детей нет, а он сидит в игрушки играет!»).

Ну так совсем другое дело!

«А всё остальное не в счёт»

Сначала мы собирались написать историю о счастливом человеке, который с упорством фанатика выкраивает время на любимое занятие (в данном случае – резьба по дереву). Назвать такую ситуацию фантастической язык не повернётся: и наши друзья, и мы сами только этим всю жизнь и занимались. Другое дело, что куски жизни, не связанные с увлечением нашего персонажа, мы демонстративно пропускали, оставляя в тексте нарочито зияющие дыры (принцип беспяточного чулка).

Потом рассказик преподнёс нам сюрприз. Смешливая бесцеремонная гостья, возникшая из очередной лакуны, квартиру героя покинуть отказалась. Тот отступил, но не сдался. Началась безнадёжная борьба зайца с лисой за лубяную жилплощадь. То есть теперь у героя отбирали не только время, но ещё и пространство, обжимая беднягу всё плотнее и плотнее, пока он не исчез окончательно.

Почему именно корни и резьба по дереву? Уйдя на пенсию, этим увлёкся отец. Да и Белка была неравнодушна ко всякого рода корешкам. Так что рождение лешего Прошки было выхвачено непосредственно из жизни.

Как вы пишете вдвоём?

Ох, и доставали же нас когда-то этим вопросом! И хоть бы кто-нибудь сейчас спросил: как ты пишешь один?

Если каждая фраза выверяется на слух, ясно, что роли обоих соавторов примерно одинаковы. Думаю всё же, сюжетные находки были в основном мои, а языковые – в основном Белкины. До сих пор поражаюсь меткости и неожиданности её сравнений. Помню, на соседнем дачном участке кто-то пилил доску ножовкой. Белка сказала:

– Как будто огромная собака подошла сзади – и дышит.

И поди опиши этот звук точнее!

«Авария»

Редкий начинающий фантаст убережётся от трёх названий: «Пробуждение», «Вторжение» и «Авария». Вот и мы тоже…

Основную мысль подал наш общий друг, бывший когда-то у нас на свадьбе свидетелем, а к моменту подаяния мысли работавший корреспондентом в заводской многотиражке. Материал собирал, не выходя из редакции, по телефону. «Иногда так сидишь и думаешь, – признался он однажды. – Может, никакого завода и нет вовсе? Просто живут в телефоне разные голоса и что-то там отвечают…»

Всё остальное было продиктовано застарелой неприязнью к начальству. Любому.