Александр Беляев - Изобретения профессора Вагнера

Маме трудно было справляться одной с домашними делами и ребенком, и она вызвала из Крыма свою мать. Вместе они стали хлопотать о дополнительной площади. С помощью Общества охраны материнства хлопоты увенчались успехом, и им предоставили еще одну комнату в их же квартире.

После ремонта отец занял одну из комнат под свой кабинет. В это время он перешел работать там же, в Наркомпочтеле, плановиком. Им поставили телефон. В свободное от работы время Александр Романович занимался писательством. Издали его небольшую книжицу «Спутник письмоносца». В газете «Гудок» стал печататься с продолжением его первый фантастический рассказ «Голова профессора Доуэля». Тема этого рассказа зародилась в те тяжелые времена, когда он лежал в гипсе с параличом ног. Положение его было почти такое же, как у профессора Доуэля — вокруг лежали знакомые предметы, книги, но он не мог до них дотянуться. Однажды ему на лоб села муха, и он подумал: а что, если бы у меня, кроме головы, ничего не было? Кстати, эта муха «влетела» и в роман.

Отец предложил маме заключить шутливый договор — перепечатать этот рассказ для журнала «Всемирный следопыт» с условием, что, если рассказ будет напечатан, мама получит пятьдесят процентов гонорара. А если его не примут, то она вообще ничего не получит, как и сам автор. Мама согласилась. К этому времени отец купил на «толкучке» старую пишущую машинку «Ремингтон». Такие машинки вряд ли кто сейчас помнит. У нее был закрытый шрифт, и чтобы проверить или исправить напечатанное, надо было поднять каретку. Отец научил маму печатать, с тех пор она стала его постоянной машинисткой. А когда и где научился он сам печатать, не знаю. Можно подумать, что он всегда все знал и умел. Конечно, кроме физических действий с молотком или пилой.

И вот три женщины: бабушка, мама и моя сестра выехали на дачу, прихватив пишущую машинку. Отец остался в городе, так как ему было трудно каждый день ездить на дачу и обратно.

Сначала мама печатала очень медленно, поэтому на эту работу у нее ушло все дачное время. Но она трудилась не напрасно, рассказ был напечатан.

Жизнь налаживалась. Купили рояль. Отец часто покупал ноты. Мама в молодости училась пению, и теперь по вечерам в доме звучала музыка. Стали чаще посещать театры и музеи. Мама рассказывала, что с отцом было очень интересно бывать на выставках. Отделившись от экскурсии, они ходили от картины к картине, и отец рассказывал маме о каждом произведении, а заодно и о художнике, создавшем его.

Об этом времени мама пишет:

«Я много узнала и увидела, многому научилась у Александра Романовича. У нас появились друзья. В нашем доме жила очень милая семья Сокольских. Александр Захарович работал корректором в издательстве «Вокруг света», а его жена Валентина Михайловна была врачом. Мы подружились, вместе ходили в театр. Был у нас еще один друг — доктор Томашевич Марианна Ивановна. Очень милая, симпатичная женщина. Она работала гинекологом в роддоме имени Лепехина. Как-то у них в больнице решили устроить своими силами концерт для медперсонала, Марианна Ивановна пригласила и нас с Александром Романовичем. Одна из сестер спела несколько романсов. Пела и я под аккомпанемент мужа. Для концертного номера, который он выбрал сам, достали смирительную рубаху. Облачившись в нее, он исполнил стихотворение Апухтина «Сумасшедший». Его выступление произвело такое впечатление, что кое-кто из женщин прослезился. А ребенок одной из нянь испугался, закричал во весь голос, и его срочно пришлось вывести. Даже я, не раз слушавшая до этого декламацию Александра Романовича, была просто потрясена.

В то время Александр Романович сотрудничал в журнале «Вокруг света». В «Следопыте» был тогда редактором Владимир Алексеевич Попов, человек чрезвычайно симпатичный и веселый. Частенько Попов заходил к нам. Однако дружбы с Александром Романовичем не получилось, так как Владимир Алексеевич любил выпить».

В Москве наша семья прожила до декабря 1928 года. За это время отцом были написаны следующие произведения: рассказ «Голова профессора Доуэля», роман «Остров погибших кораблей», «Последний человек из Атлантиды», «Человек-амфибия» и «Борьба в эфире». Все эти рассказы печатались в журналах «Всемирный следопыт», «Мир приключений» и «Вокруг света», а потом выходили сборниками или отдельными книгами.

Отец писал не только под своей фамилией, но и под псевдонимами А. Ром и Арбел, прибегая к этому в том случае, когда в одном номере журнала публиковали сразу несколько его произведений, чего делать не полагалось.

Мама рассказывала мне, что когда отец обдумывал новое произведение, то бывал очень рассеян. Даже знакомые иногда обижались на него за невнимание, словно он намеренно не замечает их на улице. Мама передала ему замечание, на что он ответил шутливо:

— Скажи им, что я был увлечен собой!

Бывали случаи, когда он, собираясь куда-нибудь с мамой, мог пройти мимо нее и захлопнуть перед ее носом дверь. Что однажды и случилось. Выйдя на площадку, он захлопнул за собою дверь и спокойно двинулся в нужном направлении, забыв о своей спутнице. Пока мама снимала лайковую перчатку, чтобы открыть замок, он ушел уже довольно далеко. Когда же она, запыхавшись, догнала его, он спросил с удивлением:

— Где ты была, детка?

Но вот новое произведение обдумано. На листке бумаги действующие лица. Отец никогда не запоминал имена своих героев, и ему постоянно приходилось заглядывать в «шпаргалку». Сигналом к началу работы была фраза:

— Ну, пиши, карандаш!

Зачастую отец диктовал маме без черновика, прямо из головы (как он говорил: с мозгов), делая это так, словно перед ним лежал готовый текст. После окончания работы отец проверял рукопись. Мама говорила, что переделок или поправок почти никогда не было. Если не считать тех случаев, когда что-то не устраивало редактора. Отец уверял, что если он станет поправлять, то будет только хуже. Здоровые писатели удивлялись его, если так можно сказать, производительности.

Из всех художников, иллюстрировавших его произведения, он любил Фитингофа, который умел читать произведения. Был высококультурным человеком, благодаря чему хорошо знал стили эпох и никогда не допускал ляпсусов, которые часто случались с другими художниками.

Был у отца такой случай: иллюстрировал художник его роман «Последний человек из Атлантиды». Текст был такой (моя перефразировка). Старая кормилица говорит своей воспитаннице, собирающейся на свидание, чтобы она приколола к груди розу, а художник изобразил ее с обнаженной грудью. Срочно надо было что-то делать. Либо вычеркнуть из текста розу, либо художнику одеть девушку. Я уже не помню, как вышли из положения.