Люди и призраки - Сергей Александрович Снегов
С миром, естественно, ничего не случилось, просто судорога свела всю долинку, почва заходила ходуном, холмы зашатались. И холм, у подножья которого мы приткнули защитную камеру, массой земли и камней рухнул вниз. Я снова упал, пытался подняться и не сумел — рухнувшая глыба раздробила мне ноги. Я успел еще увидеть, как заваливает землей камеру, сквозь грохот землетрясения услышал отчаянный крик Ивана, и потерял сознание.
Не думаю, чтобы мой обморок продолжался больше минуты. Очнувшись, я увидел, что Гюнтер яростно тащит свой аппарат к груде, завалившей наших товарищей. То, что недавно было проектором и генератором полей, превратилось не то в исполинского крота, бешено разбрасывающего грунт, не то в огнемет — из аппарата било пламя, пыль плавилась, превращалась в газ, дымом, раскаленным прахом рассеивалась по долинке. Я пытался на руках доползти до Гюнтера. Он услышал мой стон, повернулся. Никогда не забуду его лица — мертвенно бледного, отрешенного, ожесточенного. О людях, впавших в неистовство, говорят, что они вне себя, он впал в неистовство, полностью впав в себя. Вторая моя попытка подтянуть искалеченные ноги на секунду-другую опять обратила его ко мне. Он крикнул:
— Ты жив? Попытайся услышать, что в камере. У меня слабеют аккумуляторы.
Лежа, я отрегулировал свой передатчик на максимальную громкость. Груда земли экранировала друзей, но я услышал тихий голос Хаяси:
— Кто-нибудь нас слышит? Петр плох, Анна тоже, у остальных повреждения неопасные. Не хватает воздуха. Конденсатор завален. Слышите нас? Слышите нас?
Я крикнул Гюнтеру, что конденсатор воздуха — мы всегда берем его, выходя из корабля, — потерян, Анна и Петр в тяжелом состоянии, остальные живы. Он заработал еще яростней. Хаяси услышал меня, я передал, что Гюнтер пробивается к ним, а я не могу двигаться. Он ответил, что с полчаса продержатся, но вряд ли больше. Голос, спокойный, но слабый, прерывался.
Рядом со мной опустилась авиетка, из нее выскочил Фома. Он кинулся ко мне, я оттолкнул его. Гюнтер крикнул, чтобы Фома немедленно доставил ядерные аккумуляторы. Фома секунду колебался. Я махнул рукой:
— Скорей назад! Они задыхаются.
— Вряд ли смогу раньше получаса, — крикнул он, взмывая.
Теперь мне оставалось только лежать и вслушиваться. Изредка слабеющий, но такой же спокойный голос Хаяси сообщал, что они еще живы. Облако пыли и дыма, выбрасываемое Гюнтером, ослабело. Он в отчаянии воскликнул:
— Где Фома? Неужели не понимает?..
— Раньше получаса он не управится…
Гюнтер остановил аппарат и обернулся. Он, словно с усилием пытаясь проникнуть в смысл моих слов, медленно сказал:
— Через полчаса мы будем вытаскивать их трупы. Арн, придется на себе испытать, на что годится мое изобретение. Сообщай, что услышишь.
Аппарат снова заработал, сперва медленно, потом все сильней. Друзья молчали, я лежал, стараясь не шевелиться: любое движение причиняло боль. Минута бежала за минутой, облако пыли и дыма снова заволокло всю долинку. Внезапно донесся — ликующим всхлипом — шепот Хаяси:
— Воздух! Воздух!
Приподнявшись на руках, я крикнул Гюнтеру, что дыра пробита, воздух поступает. Он убрал пламя, теперь аппарат только выбивал, а не выплавлял землю. Прошло еще несколько минут, и аппарат замолк. Я окликнул Гюнтера, он молчал. Я вызвал Хаяси, теперь его голос доносился явственно, слышались и другие голоса. Елена плакала, Анна тихо стонала. Я спросил, что с Петром. Петр лежал без сознания. Иван крикнул:
— Арн, почему перестали раскапывать?
Узнав, что Фома на «Икаре», а Гюнтер не отвечает на отклики, они замолчали. Молчание тянулось минут десять, все эти минуты я приподнимал голову и окликал Гюнтера, теперь, когда пыль улеглась, я хорошо видел его. Он скрючился на сидении, не шевелился. На площадке опустилась авиетка, Фома вытащил компактные ядерные аккумуляторы и пневмобуры.
— Посмотри, что с Гюнтером, — сказал я. — Ядерные аккумуляторы уже не понадобятся, а с бурами тебе придется работать одному.
Фома пошел к аппарату и возвратился подавленный.
— Мертв? — спросил я. Фома кивнул. Я вновь потерял сознание.
Когда я снова очнулся, вокруг были все друзья — спасенные и погибшие. Петр и Гюнтер лежали рядышком, они единственные выглядели, как в жизни. На остальных было страшно смотреть. Хаяси говорил, что повреждения неопасные, но когда я увидел лицо Ивана, превращенное в сплошной синяк, покрытого ранами Хаяси, хромающую, исцарапанную Елену, Алексея, выплевывающего кровь разможженными губами, мне чуть снова не стало дурно. Фома хотел меня первым переносить на «Икар», я напомнил, что капитан при опасности последним покидает корабль, а если тот становится убежищем, последним возвращается на него. В авиетку погрузили Петра и Гюнтера. Анну, поддерживая с двух сторон, подвели к Гюнтеру, она поцеловала его. Ее и меня увезли на другой авиетке.
На «Икаре» Иван осмотрел меня и пообещал, что через месяц я встану на ноги, а через полгода буду ходить. Я спросил об Анне, он заплакал.
— Не спасу! Она перестала цепляться за жизнь. Это ослабляет лечение. Проклятая планета разоружила наши духовные силы!
Вечером в мою каюту пришел Хаяси. Я смотрел на него, он на меня — вид у обоих был ужасный.
— Ты знаешь, Арн, что сделал Гюнтер?
— Догадываюсь. Переключил на себя аппарат, когда исчерпались аккумуляторы?
