Максим Казаков - Принцип "Земля"

— Что значит «если», — перебил Деша Вейтел. — Они, может, и переболеют, но знания останутся. А в случае необходимости смогут общаться между собой, и никто их не сможет понять.

— Об этом я и говорю. Нам придется выучить их язык. Это очень простая и компактная система обозначений.

— На это нужно много времени?

— Мои дети одолели ее полностью, кажется, за три или четыре конжона. И я уверен, они не сидели асаны на пролет, а только после основных занятий и, естественно, игр.

— А если они потом выучат другой язык?

— Много не выучат. Для них это гораздо труднее, чем для нас. Эффект очередной новинки их не заставит идти на такой труд. Даже из соображений обособленного общения. Они поймут, что в этом нет смысла. Это, конечно, пассивная стратегия.

Я выясню, где они учат язык. Для них это сложный процесс, — размышлял дальше Деш. — Думаю, мы сможем предпринять и некоторые активные шаги.

Глава 8

Не сказать, что не сезону было ветрено, конец октября все-таки настаивал на своих порядках, только против обычного мело куда энергичнее. А может, просто было прохладнее и Солнце пробивалось к земле реже, оттого и казалось, что ветер более уверен в себе. Уже несколько раз норовила сорваться буря и, наконец, под выходные решилась.

Пока еще только гнуло деревья, хлопало незакрытыми дверями и кое-где выворачивало их, сносило несерьезно закрепленные рекламные щиты. По улицам несло какие-то бумаги и прочий брошенный мусор вперемешку с обломанными ветками и пылью, которую еще не успело прибить. Брызгал крупными мазками из сизого неба дождь, но все-таки стеснялся перейти в сплошной ливень.

Герман закрыл свою мастерскую раньше обычного, понимая, что в такую погоду нелепо ждать, что к нему кто-нибудь придет ремонтировать свою старую технику. Унылую вывеску с надписью «Ремонт» мотало и колотило порывами. Взгляд скользнул по ней, и в голове снова промелькнула надоедливая мысль, вызвав ощущение дежа-вю и улыбку: «Ремонт! Тупая замена совместимых деталей. Отремонтировать по-настоящему ничего нельзя было, еще когда я был ребенком. Под воздействием прогресса все давно превратилось в неделимые части, кроме того, что зависело от размеров человеческого пальца. Ведь пользоваться-то приходилось руками! Но… Глобальная стандартизация зато теперь позволяет менять любое нерабочее шило любое на относительно новое мыло и продлить чье-то счастье».

Самое сильное явление природы, очевидно, еще только предстояло, поэтому он торопился, изредка поднимая взгляд из-под капюшона, чтобы не столкнуться с прохожими. Хотелось успеть домой.

Не дошел он немного до угла улицы, упиравшейся в проспект и в здание школы на противоположной стороне, как внезапным сильным порывом с торца почты, выходившего на улицу, по которой шел Герман, сорвало матерчатую вывеску и накрыло его. Он попытался выпутаться из нее и замахал руками.

— Что ты будешь делать? — проговорила, перекрестившись, пожилая женщина, которая боязливо старалась не спешить по противоположной стороне улицы. — Когда же это все уже закончится?

На ее глазах несчастного, которого накрыло куском обветшалой вывески, застрелил гриф, приняв его за очередного зачинщика беспорядков.

— И надо же тебе, пролетал ты, гадость такая, мимо. А самому и дела никакого нет, — бубнила под нос женщина. — Убил человека и полетел себе дальше. Откуда не возьмись, появляются всегда, где и не надо. И не разбираются…, чем человек обеспокоен.

В оцепенении она остановилась и увидела, как мужчина беспомощно упал. Он попытался подняться, но смог встать только на колени и снова повалился на бок. Потом она увидела, как другой мужчина подошел к раненому и стал вроде помогать ему.

— Слава! Есть еще добрые и смелые люди, — озвучивала себе мысли дама. — Дай тебе сил да удачи! А то ведь и тебя могут зашибить. Я бы в наши времена не осмелилась подойти.

Она, поборов страх, сдвинулась с места и, как могла, поспешно свернула в переулок.

Мужчина попытался добиться ответной реакции от Германа, но тот был безмолвен. Тогда мужчина проверил пульс Германа — слабый; достал из кармана то ли термометр, то ли еще что-то в этом роде, приложил Герману к затылку, посмотрел на показания; кивнул сам себе и оттащил тело в лоток какого-то торговца, пустовавший в данный момент.

«И будет пуст ближайшее время, — подумал мужчина. — Так будет лучше, главное не на виду. А через полдня, может, день он сам встанет. Если встанет».

Теперь Герман ехал в поезде и смотрел в окно. По стеклу поперек текли небольшие струйки воды, свет, пробивавшийся из-за редких у горизонта облаков, играл в них. Он наклонил голову. Теперь получилось, как будто струи текут сверху вниз.

В голове вроде своя, но как будто чужая появилась другая картинка, похожая, как он тоже смотрит в закрапанное окно и уговаривает маму все-таки пойти. Но мама отвечала, что были бы мы у себя дома, то обязательно бы пошли на праздник, а здесь, в чужом городе… Но они все-таки пошли, и дождя в тот день почти не было.

Иногда своими запахами, звуками, реже членораздельными, еще реже несущими информацию, Германа вынимал из себя его попутчик. Глядя на него, можно было подумать, будто поезд — это место специально придуманное, чтобы в нем есть. Но Герман сейчас не был способен поддержать своего попутчика. И даже не смотря на все его попытки обнаружить свое присутствие, Герман словно был один не то, чтобы в своем купе, а в целом вагоне.

Он вспомнил как последние несколько недель не находил себе дома места, задаваясь одним вопросом: «Зачем? Зачем он занимается этим ремонтом? Жена умерла три года назад, не выдержав болезни. Обидней всего было то, что мы с ней смогли пройти два самых трудных года после начала столкновения. Казалось, что страшнее уже быть не может. Потом я открыл мастерскую, и через три года ее не стало.

Детей пришлось отдать в школу с постоянным проживанием. И тоже, зачем они учатся? И вообще, зачем просыпаться утром? — мысли разбавила небольшая пауза, вслед за которой как ответ пробежал новый вопрос. — А, надо на работу? Зачем на работу? Карьера? В моем-то случае? Да и зачем? Деньги? Зачем деньги? — дальше мысли не пошли в тупиковую, но очевидную, сторону, и согласились с собой, хотя и не успокоились: — Пускай будут деньги. А зачем бабочка летит на огонь?»

О бабочке он подумал, увидев ее туманное стилизованное изображение, эмблему производителя, в толще дверного стекла своего купе.

«В чем смысл лететь на огонь? — бесконтрольно ветвились мысли. — Ведь этого никто не оценит из тех, кто даже увидит! А может, ей просто нет нужды знать, видит ли кто-то смысл в ее гибели? Она просто верит в то, что нужно сгореть, чем ярче, тем лучше. Поэтому выбирает самый яркий огонь. Человек тоже имеет веру… но, тем не менее, всегда ищет смысл. При этом чтобы другие этот смысл тоже видели. Вот она, наверное, разница!»